Самодурка
Шрифт:
Как там Ларион? Она просчитала: тот абаканский поезд вернется в Москву не раньше седьмого января - он неделю в пути плюс три дня стоянки в Абакане. Значит дней семь на подготовку у неё есть... Завтра надо бы...
Дверь отворилась. На пороге - Георгий.
– Надя, вы скучаете. А это не есть хорошо! И сейчас я буду с этим бороться.
– Да нет...
– она вздохнула, - тихо тут у вас. Устала немного. Чуть-чуть в себя приду - и вернусь ко всем. Ничего, что я тут? Это ведь ваш кабинет?
– Да, это моя келья. Вы погодите -
Он выскользнул, плотно прикрыв дверь за собой, и через пару минут вернулся с бутылкой Хванчкары и двумя бокалами, разлил вино и причел перед ней на корточки.
– Ну вот, наконец-то мы с вами и выпьем!
– они чокнулись.
– За театр! Я вообще-то никогда и не думал, что буду работать в театре - я ведь по специальности переводчик. Поэзия начала века - англичане, в основном. Перевел несколько пьес. Попросили - сделал пару инсценировок... Потом как снег на голову - пойдешь завлитом в Большой? Ну, я конечно... растерялся сначала. До сих пор не понимаю, почему позвали меня. Но отказаться не смог. Большой! Кто ж откажется! Вот. Теперь занимаюсь программками...
– А что вы переводили с английского, если не секрет?
– Какой тут секрет. Много! Всего и не перечислишь... Дороти Сэйерс, Агату Кристи - разное. А из поэзии... да, что это я - вот!
Он взял со стола лист бумаги с ровными колонками строк и начал читать:
Я срезал упругий ореховый прут,
Нитку к нему привязал,
Наживкой на мой самодельный крючок
Лесную ягоду взял.
В моей голове негасимо пылал
Желания огненный хмель.
С первым рассветом я в речке поймал
Серебряную форель.
Форель лежала на свежей траве,
Осталось зажарить улов.
По имени кто-то окликнул меня,
И оглянулся на зов:
Из света был облик её сотворен,
А волосы - яблони цвет,
И в бледном рассвете уже исчезал
Мерцающий силуэт.
С тех пор я скитаюсь, не в силах изжить
Огненный хмель в голове,
Чтоб её отыскать, и её приласкать,
И увлечь по свежей траве.
И вплоть до скончанья земных времен
Срывать мы будем вольны
Золотые яблоки солнца
И серебряные - луны.*
___________________
* Перевод Алексея Биргера.
– Вот. Это Йейтс.
– Кто?
– Йейтс, великий ирландский поэт.
– Это ваш перевод?
– Мой.
Георгий снял очки, привычным жестом потер переносицу, и Надежда впервые разглядела его глаза - синева лучилась в них переливчатым ясным светом, взгляд был спокоен и тверд, но незнаемое затаилось в нем, как будто ход в небеса... и горело светоносным потоком.
Взгляд мужчины... как бы это сказать, - подумала ошеломленная Надя, плоский, что ли... В нем угадывается дно - как в обмелевшем колодце. А тут... Даже не по себе стало, когда он так на меня поглядел, - словно из звездной бездны...
Георгий надел очки и взглянул на часы.
– Ого, скоро одиннадцать!
... И словно крышка
Да, оно и к лучшему, - подумалось ей, - ишь, вспорхнула! Нечего трепыхаться - цветом небесным тут у нас владеет Лидок!
– Какое, оказывается, великое искусство - балет!
– он подлил ей немного вина в бокал.
– Я даже близко не представлял себе его сути. Совершенно выпадающее из времени искусство...
– То есть?
– Любое время - оно житейское, к земной суете привязанное. А уж наше-то... А балет, кроме высочайшего мастерства, требует внутренней отстраненности от суеты... особых душевных сил. А точнее - духовных. Впрочем, что это я, - так у любого истинного художника.
– А что, душевное и духовное - это разные вещи?
– Очень разные. Но это разговор особый - для него время требуется, на бегу не поговоришь...
– А разве мы сейчас на бегу?
– Наде смерть как хотелось противоречить!
– В каком-то смысле... Так вот, я все гну о своем - это же удивительно, как человек, живущий в нашей корявой реальности, способен стать воплощением духа музыки, образом совершенной гармонии и не знаю, чего там еще... Тончайшее искусство! Полу взгляд, полу вздох... светотени, полутона, и эта парящая невесомость... Намеки, понимаете? Отблески чего-то высшего. Иной высшей красоты, - такой, которая органична как вздох... Не знаю, я сбивчиво говорю. Это мне ещё не родное, да никогда и не станет родным - я ведь, как все, только зритель. А вот вы...
– А что я?
– Вы несете в себе этот намек.
– ???
– Ну, не знаю... я просто вижу в вас крылатость души. Она в вашем облике, в чем-то неуловимом и драгоценном. Понимаете, вы из тех, кому адресован зов. Важно только его расслышать.
– Я не совсем вас понимаю.
– Надюша, давайте лучше "на ты" - так быстрее поймем друг друга. "Вы" между родными - это нелепость.
– А мы, что, родственники?
– В каком-то смысле. Мне кажется, есть родство по крови - это очень часто ложное родство, которое соединяет абсолютно чуждых друг другу людей. Кровное родство - это, порой, только внешние узы. А духовное - оно как невидимый тайный узор... И люди, ведомые свыше, влекутся друг к другу, чтобы ткать, вышивать свой узор.
– А как вы распознаете своих родных?
– В Наде вдруг ожил внезапный интерес к этому странному разговору, но вместе с тем привычный дух отрицания мешал ей довериться этому.
– У них, что, клеймо на лбу? Или, как сейчас говорят, третий глаз?
– Это... это в глазах, в выражениях лиц, в их тональности, что ли... На лице всегда отсвет внутренней жизни... если она вообще есть. Сейчас это редкость. Хотя нет, я не прав. В тяжелые времена живые ростки, может, и реже, но ярче. А суть человека видно сразу. Конечно, тому, кто умеет видеть... Да что это я - вот, взгляни!