Самое темное сердце
Шрифт:
– Вероятно, ты не о Пикассо[4].
– А причём здесь это? – буркнул Эстес. – Я сегодня не в настроении слушать, как ты тут умничаешь. Отвечай на вопрос: да или нет?
Джен вздохнул и кивнул головой, в результате чего шарики, вплетённые в его косы, загремели, как кубик в его чашке.
– Да, я слышал о ней.
– Ты знаешь, как я могу с ней связаться?
Джен смотрел на него очень долго, как если бы решал, стоит отвечать или нет.
– Ты уверен, что хочешь именно этого? Остерегайся того, чего
Эстес пристально рассматривал маленького человека.
– Хочешь сказать, что можешь устроить нам с ней встречу?
– Если это то, чего ты действительно хочешь, то да.
– Ты все ещё не ответил на мой вопрос. Можешь устроить встречу?
– Конечно, могу, – ответил Джен, потягивая выпивку. – Синяя Женщина и я – мы свои в доску. – Он поднял левую руку. Каким-то образом он умудрился скрестить мизинец с безымянным пальцем. – Мы – семья.
– Неужели? – ответил Эстес, по-прежнему сомневаясь.
– Стал бы я тебе лгать?
– Возможно. Как так случилось, что ты никогда не упоминал, что знаешь её?
– Так ты раньше никогда и не спрашивал.
Эстес пожал плечами. Тут с ним не поспоришь.
– Она что, и правда, убийца вампиров?
– На все сто, мой друг. Она ненавидит вампиров больше, чем ты.
– Серьёзно в этом сомневаюсь, – фыркнул Эстес. – Чего это ты смеёшься?
– Вот увидишь, – сказал Джен, с трудом пытаясь подавить ещё один смешок.
Глава 3
Кафе «У Дэнни» некоторым может показаться нетрадиционным местом для встреч охотников на вампиров, но задумайтесь на мгновение: оно открыто круглосуточно семь дней в неделю и расположено недалеко от главной транспортной развязки, что удобно в том случае, если вдруг понадобится затеряться в толпе. К тому же, привилегии удостаиваются первые клиенты, занявшие оранжевые и коричневые кабинки после полуночи, а такие, как Эстес и я, оцениваются ими по достоинству только со второго взгляда.
Разговор, как было оговорено через Джена, должен состояться в полночь, но я решаю прийти на полчаса раньше – на случай, если это ловушка. Я не слишком удивляюсь тому, что Эстес уже ждёт меня, скорее – это немного впечатляет меня.
Он сидит в одиночестве в дальнем углу, прислонившись спиной к стене, одетый практически так же, как при первой нашей встрече. На столе перед ним одиноко стоит чашка кофе. Даже в своё свободное время он кажется натянутым, как стальная пружина. У меня нет сомнений, что он вооружен, и я знаю, что по поводу меня у него тоже нет сомнений. И, конечно же, он прав.
Пока я приближаюсь, его взгляд неотступно следует за мной, анализируя язык тела, ожидая резкого движения, потом задерживается у меня на плече. На его лице подобно облаку на летнем небе проскальзывает недоумение.
– Могу я сесть? – спрашиваю я, указывая на свободное место. Он кивает, но ничего не отвечает.
Официантка с озабоченным выражением лица и растрепанным хвостиком подходит принять мой заказ. Я, молча, показываю на кофе моего компаньона, и спустя минуту она возвращается с белой керамической кружкой и наполовину полным кувшином кофе, воняющим пережаренными зернами. Мы сидим молча и неподвижно, пока официантка не удаляется на свое место за стойкой.
– Ты Синяя женщина, – это звучит как утверждение.
– Так меня называют. Моё имя Соня. Соня Блу.
Он снова смотрит на моё плечо.
– Я ранил тебя прошлой ночью, но ты цела. Ты носишь кевларовый бронежилет?
– Нет.
Складка между его бровями становится глубже.
– Послушай, давай забудем о стрельбе, хорошо? – прерываю я его, прежде чем он успевает спросить что-то ещё. – Я согласилась с тобой встретиться не для того, чтобы сравнить шрамы. Я здесь, чтобы уговорить тебя оставить это безумие. До сих пор тебе сопутствовала удача, но, в конце концов, она оставит тебя. Несмотря на всё, что, как ты думаешь, знаешь, ты не способен по-настоящему сражаться с этими тварями.
Его глаза темнеют от злости.
– Кто ты такая, чтобы указывать мне, что делать и чего я не знаю? Я едва ли новичок в этом деле – охочусь на этих тварей вот уже 5 лет! Я знаю, что если выстрелить в них серебряной пулей, то они умрут. Я знаю, что если их обезглавить – они умрут. Я знаю, что если коснусь их распятием, то оно оставит ожог.
Я трясу головой, едва сдерживая смех.
– Что угодно останется мёртвым, если отрубить ему голову. Что касается ожогов от распятия – религиозные символы на них не действуют.
– Мой действует, – отвечает он, мышцы его челюсти подергиваются.
Я протягиваю руку.
– Дай мне взглянуть на него.
Эстес осматривает своим пронизывающим, как прожектор, взглядом кафе, после чего тянется во внутренний правый нагрудный карман своего пальто и вытаскивает витиевато разукрашенный старинный крест размером в фут[5]. Я беру у него крест, осторожно переворачивая его у себя в руках. Он весит столько, что одинаково хорошо может исполнять роль и дубинки, и креста.
– Я купил его у торговца редкими вещами, – объясняет Эстес. – Он утверждал, что этот крест был специально сделан для инквизиторов и освящен лично Папой Сикстом IV.
– Я знаю, что это, – отвечаю я сжато. – Такие кресты использовались для санкционированных церковью избиений обвиненных в колдовстве и еретиков. Ломание костей с помощью освященного предмета, по поверью, причиняло боль демону, которым были одержимы подозреваемые, и гарантировало, что ни один бес не сможет потом войти через рану. – Я возвращаю ведьма-каратель ему и вытираю руки салфеткой с держателя на столе. – Они получают ожоги, потому что крест серебряный, а не потому, что это крест. И даже не потому, что он был освящен Папой.