Самое Тихое Время Города
Шрифт:
– Ну вот, – нервно хмыкнул Игорь. – Первая кровь. – Сунул кончик пальца в рот.
Грохочущее облако подползло ближе, в нем различались какие-то шипы, бугры, тускло поблескивали не то чешуи, не то щиты…
– Ах, поранился, злосчастный, – послышался сзади насмешливый голос. Игорь резко обернулся. Инглор улыбался во весь рот, показывая островатые для человека зубы. За ним маячило еще десятка два Стражей.
– Ты откуда взялся?
Инглор показал на фибулу:
– Ты звал.
«Стреляли», – так и вертелось на языке у Игоря.
– Так быстро?
– Я Страж и знаю переходы. Игорь вздохнул и рассмеялся:
– Очень вовремя. Николаша никогда не любил проигрывать – видишь, сколько с ним идет… всякого?
– Вижу, – просто ответил Инглор. – Бой за Город будет везде. Здесь твой Эйдолон, там, – он неопределенно дернул головой, – другие.
«И везде один Враг», – подумал Игорь. Судя по тому, как на мгновение сошлись брови Инглора, он подумал о том же.
– Ничего. Рог уже разбудил Артура, и Галахад с воинством Грааля выступил. Каменные богатыри в степи проснулись. Гэсэр воздел бунчук. Везде будет битва. У каждого своя. Ничего, выстоим.
– Ты уверен? – усомнился Игорь, глядя на облако, в котором уже ясно было видно железное войско, во главе которого передвигалась жуткая тварь с оловянными глазами – вся в железных шипах. Эйдолонище Поганое.
– Вот этот – мой, – указал на него Игорь. – Сойдетесь в бою – не убивай.
Инглор усмехнулся, забросив прядь волос за острое ухо.
– Постараюсь.
Его лучники уже рассыпались по набережной у моста, готовясь отстреливать нечисть. Наконечники стрел чуть заметно светились голубым. Дай бог…
Порыв раскаленного душного ветра ударил в лицо. Запах горячего железа. Крики.
– Ну пора.
Здесь над городом вставала алая заря новой прекрасной жизни. Она постоянно стояла над этим городом, но ни разу еще над ним так и не поднялось солнце. Время здесь было всегда только одно – наступала новая заря. Присмотревшись, Андрей понял, что небо больше всего напоминало задник декорации для какого-нибудь помпезного спектакля годов тридцатых – пятидесятых.
Оно действительно было ненастоящим. У Андрея мороз прошел по коже.
Город был неузнаваем – только какие-то точки, участочки его оставались прежними, знакомыми. Город, подвергнутый Генеральной Реконструкции, – он видел в свое время на выставках эти планы неоднократно. Город, полный статуй с властно указующими перстами, с торжественными отрешенно-мудрыми улыбками древних богов или с сурово нахмуренными бровями, сжатыми кулаками, выдвинутыми челюстями. Они высматривали всевидящим карающим оком тайных и явных врагов. Статуи, которые некогда были и в его Москве, которые стояли там и поныне и которые могли бы там стоять, свершись Генеральная Реконструкция. Он узнавал их, и волосы шевелились у него на голове. Статуи были везде – от мальчиков-пионеров и девушек-спортсменок до разнокалиберных клонов вождей и героев. Город был оккупирован бронзовым и чугунным воинством.
И над всем царила огромная Вавилонская Башня Дворца Советов, на вершине которого стоял Вождь, и ничто не могло укрыться от взора его.
Андрей отпрянул от окна, боясь, что их увидят.
Академик медленно приблизился к витрине.
– Мое пальто, – прошептал он. Наклонился, чтобы посмотреть на следы от пуль. – Не видно, – прошептал он. – Заштопали? Зачем?
Лидия Васильевна стояла, крепко держа дочерей за руки, словно боялась, что они сейчас набедокурят. Она не двигалась с места.
– Возьми документ! – почти истерически приказала она. – Мне страшно здесь. Очень страшно. Давай скорее заберем его и уйдем.
– Да, Лидочка, да. Ты права.
Академик протянул руку к витрине, и она, на удивление, открылась сама. Он постоял в нерешительности.
– Это же все из моего кабинета, – прошептал он. – Так хочется потрогать…
– Нет! – Лидия Васильевна отпустила дочерей и чуть ли не подбежала к нему.
– Да нет, я не трону, – кротко ответил академик и взял какие-то пожелтевшие бланки с выцветшими печатями. На одной еще видно было слово «секретно». – Вот она, моя проклятая подпись.
– Что это? – полюбопытствовала было Светка, но мать дернула ее за руку. Та надулась.
– Это то, из-за чего мы вот такие, – покачал головой академик. – Подпись о неразглашении. Исследование по существованию сопутствующего мира. Так ничего мы и не успели. А потом меня просто… отстранили.
– Давайте рвите! – резко, нервно скомандовал Андрей, глядя на бронзового революционного солдата за окном. Солдат был суров, угловат и предостерегающе вечно снимал винтовку с плеча. Нет, все же эти статуи положительно были не просто статуями. Иногда они явно двигались. Андрей зябко передернул плечами – не хотел бы он попасть сюда в такой момент.
– Ой, – вдруг послышался Светкин тихий вскрик, а затем – тонкий звон разбитого стекла.
– Я же велела тебе ничего не трогать! – закричала Лидия Васильевна.
– Я не нарочно! – заплакала Светка, глядя на разбитую старинную лампу на зеленой стеклянной ножке и с молочно-белым абажуром-«грибком». – Я просто хотела посмотреть! Это же наша лампа!
За окном почудилось какое-то движение. Андрей бросился к окну – солдат медленно поворачивал голову к нему. Его неподвижный взгляд застыл прямо на лице Андрея, и тот попятился. Но затем солдат снова стал поворачивать голову. «Не видит». От сердца отлегло.
– Рвите же! – прошипел он.
Академик послушно растерзал бланки на мелкие клочки. Желтоватыми хлопьями бумага осыпалась на гранитные полированные плиты. Какое-то мгновение они лежали, подобно вянущим лепесткам чайной розы, и вдруг начали сползаться. Все, застыв, смотрели на то, как бумага снова собралась воедино. Андрей едва успел на нее наступить. Все медленно подняли взгляды – на несчастную Светку, которая разрыдалась и закрыла лицо руками.
– Огня, – прошептал Андрей.
Фомин дрожащими руками пошарил по карманам, вытащил спички.