Самое Тихое Время Города
Шрифт:
– Я нечаянно…
– Ничего, ему идет. Он такой… похожий на это слово. Ну я пойду.
Она собрала свою разомлевшую живность, сделала знак коту. Уже в дверях обернулась:
– Я знаю, что у тебя по самбо какой-то пояс…
– Пояс – в карате. В самбо разряды. Но я сейчас ушу занимаюсь.
– Понятно. Но ты берегись, ладно? Ты и тогда без башни был, и сейчас…
– Без башни… – с отсутствующим видом произнес Андрей. – А что это за башня такая, а?
Кэт вздохнула:
– Башня вроде Вавилонской. До небес. А внутри поселится Эйдолон.
– Кать, вы что, в «Хексена» всей компанией на досуге режетесь?
Кэт захлопала глазами, ящерка на малахитовой подвеске быстро-быстро замигала.
– Игра такая есть, компьютерная. В ней главный гад называется Эйдолон и имеет вид ящера. Сидит на троне.
– Слу-ушай… – радостно сказала Кэт. – Эйдолон в виде ящера… чудесно! Он ведь «эйдолон» от греческого «эйдос», образ, как «идол»… Идолище.
– Ты чему так радуешься?
– Ну как же! Это же архетип, понимаешь? В конце концов герой сражается с Кощеем или с идолищем, с Эйдолоном или ящером. Оно не новое, значит, его уже побеждали, понимаешь?
От избытка чувств Кэт мазнула Андрея губами по щеке.
– Спасибо. С нами Бог и два милиционера! Удачи!
И ссыпалась вниз по лестнице наперегонки с котом.
Насчет милиционеров Андрей не понял, и фраза засела в голове, как гвоздь в стене. Ночь он промаялся, ему снился то последний этап «Хексена» с побоищем во дворце ящера-Эйдолона, то оставшийся от ящера скелет, вросший в землю на поляне в Нескучном саду, то нагло жрущий шоколадку серебряный дракончик. С утра пришлось тащиться на работу, а по пути домой Андрей неожиданно для себя зашел в первую попавшуюся церковь. Служба то ли закончилась, то ли еще не начиналась, В храме было темновато и душно, но прохладнее, чем снаружи. Как себя вести в церкви, Андрей не знал. Стоял и разглядывал иконостас, роспись, отдельные иконы на стенах. Одна, в монашеском черном, с книгой в руке, показалась похожа на тетю Полю. Только тетя Поля никогда не была такой строгой. Виновато оглядываясь на икону, Андрей купил свечку и пошел ее ставить. Нахмуренная бабка, увидев его колебания, спросила ворчливо:
– За здравие ставишь?
– За упокой.
– Сюда давай. Вот от этой подожжи, сюда вставляй. Да перекрестись, неуч! – Бабка перекрестилась сама, подавая пример. – И помолись за… Да ты за кого ставишь?
– За тетку. То есть она отцу тетка. Тетя Поля, Полина Петровна.
– За рабу Божию Прасковью, значит. Усопшую в бозе.
Не дожидаясь благодарности, бабка засеменила в другую часть церкви. Андрей остался в растерянности – молиться он не умел, даже не знал, как это делается. Крутились в голове обрывки: «Отче наш, иже еси на небеси…» Или «сущий на небеси»?
И тут он увидел невероятно колоритного парня – чистый байкер, при всех своих заклепках, под короткой кожаной курткой черная футболка с оттиском «Blind Guardian». Парень стоял на коленях перед иконой Богоматери и молился. Ну просто по Пушкину: «Жил на свете рыцарь бедный…» Вот с такого надо писать Лоэнгрина, рыцаря Грааля…
– Спасибо, Господи, – шепнул Андрей и быстро пошел прочь.
Интермедия
МИСТЕРИЯ
Я бреду огромным лабиринтом. У лабиринта нет ни конца, ни начала. Никто еще не проходил его весь. Здесь можно бродить всю жизнь – и так и не обрести выхода. Стремящийся куда-то – не найдет дороги. Сворачиваешь за угол, проходишь немного, возвращаешься – все иное. И не можешь узнать, был ты здесь или не был. Лабиринт подобен Гераклитовой реке: покинув раз какое-то место, не найдешь его вторично. Люди торопятся мимо, торопятся мне навстречу, страшатся заблудиться в бесконечной путанице переходов. Я же никуда не стремлюсь, никуда не спешу и потому знаю, что путь мой предуказан, хотя и недоступен познанию, и я обрету выход, когда придет мой час.
Восточные божки с непроницаемыми ликами улыбаются мне ласково, ведут любезные речи. Я прохожу мимо – и слышу, как они переговариваются у меня за спиной на своем птичьем наречии, бросают мне вслед – то ли благословение, то ли проклятие. Темноликие идолы с каменными чертами выходят мне навстречу, заманивают в свои темные пещеры, увешанные звериными шкурами. Мимо, мимо! Мой путь лежит дальше.
Останавливаюсь у грота, сверкающего хрусталем и металлом. Из грота является отроковица, приветствует меня учтиво. Я задаю ей вопрос – и дева отвечает мне речью, странной на устах столь юных: будто отроковица сия умудрена множеством прожитых лет. Благодарю и иду дальше.
По переходам лабиринта несутся адские колесницы, готовые смести неосторожного путника. Я уклоняюсь от них, сворачиваю в узкое ущелье, небо над коим сокрыто сплетением как бы великаньих рук. Зато сюда не протиснуться колесницам.
Дорогу мне преграждает мутный поток, неведомо откуда взявшийся. Смело пересекаю зловонные воды. Запах нечистот смешивается с запахом готовящейся пищи: поблизости жарится мясо, дабы утолить голод тех, кто устал блуждать в лабиринте. Прохожу мимо – ибо вкусивший пищи сей останется в лабиринте навеки.
Громовой голос вещает издали, повелевает обитателям лабиринта спешить, ибо время их на исходе. Божки и идолы взбираются под самую крышу лабиринта, сворачивают свои облачения, снимают звериные шкуры, затворяют врата пещер.
Решаюсь вновь выйти на широкий путь. Колесницы снуют туда-сюда, но мне они не страшны – я начеку, хотя и беспечен. Время на исходе, но я по-прежнему верю – в нужный час путь будет мне указан.
И все! Предо мною выход. Я обрел в лабиринте то, чего искал, и могу спокойно отправляться домой.
Дома устало плюхаюсь на диван и закуриваю. Прикольное все-таки место этот Черкизовский рынок! [21]
Часть третья
ВРЕМЯ ПАДЕНИЯ БАШЕН
Но ты, художник, твердо веруй
В начала и концы. Ты – знай,
Где стерегут нас ад и рай.
Тебе дано бесстрастной мерой
Измерить все, что видишь ты.
Твой взгляд да будет тверд и ясен.
Сотри случайные черты -
И ты увидишь: мир прекрасен…
21
Потемки, сумрак (фр.).
Глава 1
ВРЕМЯ ЗНАКОВ
Сентябрь 2005
Могу с полным правом сказать, что мой адрес не дом и не улица. Мало кто сейчас помнит эту старую песню. Мой Город пережил и ее. Тот, кто хочет, всегда найдет ко мне дорогу. Честное слово, это не так уж и трудно. По крайней мере, два моих верных рыцаря, два моих котофеникса ленивых, находят меня всегда и везде. Так же как мой пес Тристан, или просто Тришка. Как мои птицы и крысы. Все они такие же жители Моего Города, как и люди, и я люблю их. И еще они видят меня всегда – о, эту-то способность они сохранили, в отличие от своих падших царей.