Самоходка по прозвищу ". Прямой наводкой по врагу!

Першанин Владимир Николаевич

– Зато он о нас позаботился, – огрызнулся наводчик, когда-то служивший на речном мониторе и сохранивший с тех времен тельняшку. – Был экипаж, была машина, а нынче гоп-компания осталась.

– Смелый парень, – похвалил его Алесь Хижняк. – Сразу видно поплавал в лохани – теперь сам черт не брат. Если начальство командира хает, можно и тебе тявкнуть. «Якало» свое показать.

Бывший моряк Геннадий Кирич, заводила в своей компании, «безлошадного» командира Солодкова за начальника уже не считал, но спорить с Хижняком поостерегся. Тот оттянет так, что мало не покажется.

Да еще дружок его Мишка Швецов добавит.

Похоронили ребят, дали три залпа. Сидели у мелких костерков, ждали тыловиков, ремонтников. Пришел Саша Бобич с ординарцем, вещмешком и неизменной полевой сумкой.

Принесли несколько кусков сырой свинины. Поделились с самоходами кусками трофейной туши, вытащенной из подожженного «Бюссинга». Бобич, уже с двумя кубарями на петлицах (лейтенант, командир роты!), достал также буханку хлеба, махорки и бултыхнул флягой.

– Почти полная! Потери большие, а довольствие положено на всю роту.

– А наши чмошники все ползут, – ругнулся Ивнев. – Заблудились в трех соснах. Давай разливай.

Налили командирам машин (Афоня Солодков отказался), старшине. Выпили, занюхали хлебом. Экипажи курили принесенную махорку, с завистью принюхивались, но на всех водки не хватит. Зато через час будет готов наваристый суп со свининой.

Старшина уже развел костер в воронке, раздобыл ведро и с помощниками варил мясо. В темноте отчетливо слышалась ругань. Новый командир дивизиона Раенко костерил комбата, который не смог вытащить из вязкого озерного ила провалившуюся под лед пушку.

Впрягали и шесть, и восемь лошадей, но орудие весило с передком две тонны, и сделать ничего не удалось. Мокрый с ног до головы расчет, дрожа от холода, сушился у костра, а Раенко орал на молодого командира батареи:

– Ты у меня всю ночь вытаскивать свою оглоблю будешь. Мало расчета – возьмешь половину остальных пушкарей.

Неизвестно, сколько бы он еще кричал, но пришел помначштаба полка – и, вникнув в дело, заявил:

– Хватит глотку драть! Ночью все равно ничего не сделаешь. Утром самоходку дадим, ребята помогут выдернуть. Вы хоть передок догадались отцепить, когда вытаскивали?

– Не положено. Там боезапас, тридцать снарядов, принадлежности.

– В нем семьсот килограммов веса. Отцепили бы и пушку выдернули.

Комбат промолчал. Передок запретил отцеплять Раенко, опасаясь, что засосет илом. Помначштаба ситуацию понял:

– Ладно, сушитесь, отдыхайте.

А Юрий Евсеевич Раенко злился не из-за провалившейся под лед пушки. Никуда она из озера не денется. Вытащат утром. Бесило неожиданное понижение в должности. Сказали, что временное, но из линейного полка с передовой в штаб вернуться непросто.

Наверное, кто-то уже занял его место в двухместной землянке с печкой, нарами и даже матрацем. И должность, может, уже забрали, оставив заслуженного капитана в задрипанном пехотном полку командовать двумя батареями «трехдюймовок».

В дивизии без малого сотня орудий да минометы, а он заместитель начальника артиллерии. Теперь вместо сотни пушек дали восемь, да и то одна подо льдом. Злился

и на то, что перехватят личную связистку Люсю, на которую многие облизывались, но Раенко держал теплую девку возле себя согласно штатной должности. Уведут, гады!

По-разному складывалась судьба командиров. Комбат Ивнев так и будет командовать батареей, пока не нарвется на снаряд. Потому как ни грамотности, ни подхода к начальству не имеет. И Карелин, его заместитель, заброшен сюда из северной глухомани, где в лаптях до сих пор ходят. Ему тоже высоко не прыгнуть. Сегодня уцелел, повезло, а завтра неизвестно, что будет.

Сам Юрий Евсеевич Раенко окончил училище в тридцать восьмом году. Полноценное, двухгодичное, да еще гаубичные курсы под Москвой. Пришлось, правда, повоевать. Заработал за восемь месяцев две контузии, рану в задницу, едва мужское хозяйство не оторвало. Дали в награду третью звездочку. Вот и вся благодарность. Воюй, пока башку не оторвут.

А потом встретил земляка, тот перетащил его в штаб дивизии. Хоть и тяжелый выдался сорок второй год, но штаб есть штаб. За те же восемь-девять месяцев добился старательностью и услужливостью немалой должности заместителя начальника артиллерии.

В линейном полку, кроме ранений да ругани, ничего не заработал, а в штабе получил вначале одну за другой две медали «За боевые заслуги», а затем, когда добили Паулюса, орден Красной Звезды. Хоть и не имел Раенко отношения к Сталинградской победе, но тогда награждали многих. И «капитана» присвоили – заслужил!

Но судьба играет с человеком как хочет. Кто мог подумать, что рядовая поездка в стрелковый полк закончится встречей с настырным солдафоном, подполковником Мельниковым. Угробил свою артиллерию, теперь хочет выехать на Раенко.

Мрачным и багрово-темным было холодное мартовское небо, закрытое облаками. Такой же мрачный лес вокруг, а в нем тыловые подразделения, штаб полка, санчасть. Они хотя бы под прикрытием деревьев, а боевые подразделения раскиданы на открытом месте, на опушке.

В разных местах взлетали осветительные ракеты. Тени высоких деревьев стремительно надвигались черными полосами, перекрещивались, окружая Раенко темнотой. Редкие орудийные выстрелы звучали с разных сторон. Но больше всего капитана беспокоила стрельба на северо-востоке. Значит, немцы прорвались и полк теперь в окружении?

Вылезать на открытое место к своим батареям Юрию Евсеевичу не хотелось. Верные своей привычке не давать русским покоя и ночью, на опушке изредка взрывались гаубичные снаряды. Иногда раздавался один-другой залп минометной батареи. Немцы стреляли по принципу «на кого Бог пошлет». Это держало бойцов в напряжении, особенно молодняк.

Дождавшись, когда сверкнули вспышки очередного минометного залпа (значит, следующий будет не скоро), Раенко обошел все семь своих орудий. Расчеты спали. Бодрствовали лишь дежурные и командиры взводов. Эти примитивные люди в потрепанных шинелях и несуразных ботинках с обмотками были ему бесконечно далеки, но и шататься одному не хотелось. Отвык от передовой, мерещилась всякая чертовщина.