Самолеты, или История Кота
Шрифт:
Зубы мои плотно сжаты. Руки с подносом предательски дрожат, а ведь там, помимо тарелки Лохматого, ещё и моя тарелка. Не дай Бог раскокаю… Да ещё и кашу по всему балкону собирать потом…
— Я. Никого. Не. Вижу, — губы сами чеканят слова, словно гирьки падают на весы. — Вот. Твоя. Каша. Приятного. Аппетита. Брат.
С этими словами я, стараясь не смотреть ему в глаза, приседаю на корточки и ставлю тарелку на пол. После чего встаю
Так же молча шествую мимо хмурого Матрицы, сидящего с почти нетронутой тарелкой каши в руках, через «комнату мальчиков» и коридор в «комнату девочек».
Здесь я, стараясь дышать ровно, ставлю свою тарелку на стол. Добившись успеха на этом непростом поприще, я наконец-то даю своим чувствам волю.
Пустой поднос летит к чертям и со страшным грохотом обрушивается на пол. Эхо от его падения разносится по коридору.
Слава Богу — никто не видит, как я сижу на коленках около своего стула и взахлёб, но совершенно беззвучно плачу.
…
Часть вторая.
Глава 4. Лохматый: Кот и побег.
— Но почему? То есть, я всё-таки сошёл с ума?
Кот задумчиво глядела в серое небо за моими окнами.
— Вряд ли. Хотя, наверняка утверждать не возьмусь, — она дурашливо улыбнулась, показав мне язык. — Мало ли, братик, до чего ты тут мог дожить, без меня-то. Cдаётся мне, моё отсутствие вам на пользу не пошло, да?
— Не то слово. Ещё немного, и мы начнём душить друг друга подушками. Ну или что там под руку попадётся…
Звучало это, конечно, смешно. Наверное. Но Кот не засмеялась.
— И? Как вы умудрились дожить до жизни такой?
— Вот уж кто бы говорил! Сама пропала на… семь лет! И ещё спрашивает! И вообще…
— А при чём тут я, Лохматый? Кстати о птичках: кашей не поделишься? Есть охота.
— Да запросто… То есть, погоди. Значит, есть ты всё-таки можешь?
— Угу, — она зачерпнула полную ложку овсянки и отправила её в рот. — Вкуснятина, между прочим. Ты давай тоже ешь, а то вон как похудел.
— Есть — можешь. А эти… тебя не видят. Почему? Значит, всё-таки я…
— Не парься. Ты же хотел, чтобы я вернулась, так? Ну вот, я вернулась. Или не рад?
— Да нет же!.. Я очень рад, ты себе не представляешь, насколько! Я просто понять не могу…
— Ты лучше ответь мне на вопрос, — перебила Кот. — При чём здесь я? У вас, народ, всё-таки свои жизни есть, так? Вы же взрослые люди, — почему не можете жить по-человечески?
— Без тебя никуда, Коть… Вот хочешь верь, хочешь нет. И я не знаю, что со всем этим делать. Я не знаю — и они не знают. Ещё Соня где-то как-то, хотя я думаю, там, внутри, у неё тоже не всё в порядке. В смысле, она кажется спокойной, но на деле… И всё же, мне не даёт покоя вопрос… Если ты вернулась, — почему они тебя не видят?
— А может, я призрак? — Кот сделала страшное лицо и тут же расхохоталась. — Не, ну серьёзно. Знаешь… Я ловлю себя на том, что не помню каких-то вещей. Вот, например, я помню, как была в горах. На Алтае. Знаешь, как там красиво? У-у, Лохматый, ты себе не представляешь! Сидишь тут, на своём балконе, и не представляешь. А жаль. Поверь, оно того стоит. Да… Так вот! Я помню, как приехала туда, как бродила по горам… Там очень много мест… Особых, знаешь. Типа «места силы». Туда шаманы ездят с духами разговаривать, так-то. Во-от… А потом… Словно белое пятно и — оп! — а я уже здесь. А почему? В смысле, я ведь и обратно должна была доехать, так? Ну что у меня, амнезия, что ли? Да и потом… Нельзя отрицать очевидного. Матрица и Соня меня не видят, — а значит, я всё-таки не совсем вернулась. Значит, я всё-таки осталась… По какой-то причине. И по какой-то причине сумела добраться до тебя… частично. Каким-то образом. Вот и получается, что я…
— …Всё-таки погибла там, в горах, да? — прошептал я. Кот пожала плечами:
— Наверное. Не знаю.
— А почему тогда тебя вижу только я? Мы ведь все хотели, чтобы ты вернулась… Никто из нас не верил, что ты можешь погибнуть…
— Ой ли? — она сладко потянулась. — А по-моему, вы это давно поняли. Хотя едва ли смирились… Нет? Вот ты не смирился — так?.. Может, больше других верил в то, что я жива… Прости. Похоже, я всё-таки не оправдала твоих ожиданий… Но знаешь, что? Из того, что я помню… Моя жизнь была весёлой. И если я действительно умерла, то я ни о чём не жалею.
— Мне кажется, Коть, если бы ты ни о чём не жалела, тебя бы сейчас тут не было… Ты, это, кашу-то ешь, а то она остыла уже, наверное…
— Угу, тотально остыла. Хотя, если честно… Для меня это уже не так важно. С тех пор, как я здесь, мне всё время холодно, знаешь. Не знаю, почему. И еда, — она так, «для мебели». Поесть могу, но всё равно не наемся. Так что лучше ты ешь, тебе оно нужнее.
Она протянула мне тарелку. Я коснулся её рук — они были прохладными.
— Холодные, да? — улыбнулась Кот.
— Немного… Но, как бы там ни было, я всё равно рад, что ты здесь. Я ужасно скучал. Собственно говоря, все скучали, но коль скоро вижу тебя только я… Это, конечно, нечестно по отношению к ним, но…
— Слушай, а если я тут не просто так? О, кстати, я твой плед возьму? — я кивнул, и Кот, стянув с гамака плед, уютно в него закуталась. — Так вот: что если? Ведь у всего есть какая-то причина, так?