Самолеты, или История Кота
Шрифт:
Другое дело — компьютер. Помню, бабушка подарила брату на пятнадцатилетие игровую приставку. Он был рад, и мы долго играли в разные игры. Но однажды я не смог сдержаться и разобрал её до основания. Брат был в шоке. Он рассердился на меня, сказал, что я вечно всё порчу. Мне стало обидно, ведь я никогда ничего не ломал, не разбирал забавы ради. Мне просто было интересно. Так что я собрал приставку прямо на его глазах, минут за пять, и она заработала как ни в чём не бывало. Она была очень просто устроена. Впрочем, я понимал, что механическая часть не так интересна, как программная. Но для того, чтобы «разобрать» её, нужно было нечто большее,
Поэтому я отправился в библиотеку и отыскал там учебники по информатике. В нашей школе был класс информатики, но мои занятия в нём должны были начаться только с пятого класса, а я был в третьем. Однако меня это не остановило: продемонстрировав учителю свои навыки обращения с машинами, мне удалось уговорить его дать мне возможно позаниматься, — под надзором, конечно.
Ведь к тому времени я уже четыре раза прочёл учебники от корки до корки…
Три года спустя родители купили для своих нужд более современный и мощный компьютер, а старый отдали мне. Так начался мой путь к Сети.
Это событие не стало главным в моей жизни, но сыграло свою, довольно значительную роль.
Дело в том, что мы — одинаковые. Все мы, все люди, каждый. Мир, в котором мы живём, нам не по душе. Нам здесь неуютно. Нас всегда что-то не устраивает. Что-то раздражает. Что-то пугает. И тогда мы ищем этому миру замену.
Мы — брат, я, Соня… и Кот, конечно, тоже. По-своему. Но Кот — другое дело.
Брат прячется от мира на своём балконе. Он называет себя хикикомори, но правда в том, что он просто не знает, что делать с людьми. Он говорит, так было всегда. Всегда были те, кому было интересно: из чего всё это сделано? Как оно устроено? Исследователи. Брат решил исследовать этот мир изнутри — так говорил он сам. Почему изнутри? Потому что мир, согласно некоторым учениям, только иллюзия, игра ума.
Вот и родители туда же, со своим Ричардом Бахом.
Родители говорят: это чудесный мир, волшебный сон; мы хотим жить в нём, мы хотим летать в этом небе! Сынок, ты когда-нибудь летал во сне, спрашивали они меня.
Нет. Никогда. У меня были другие сны.
Брат говорит: этот мир — просто морок, которым мы пугаем и путаем сами себя. Так зачем, спрашивает он, зачем мне выходить на улицу, если с балкона тот же вид? И при этом значительно суше и спокойнее.
Он не любит дождь.
А Кот — Кот не говорит. Кот просто улыбается, гладит меня по бритой макушке и уходит.
Она уходит, каждый раз уходит, и всё, что мне остаётся — это Сеть. Мой вариант волшебного мира родителей или балкона, на котором живёт брат.
Или Сониных снов, хотя в них я понимаю меньше всего, да и она почти ничего о них не рассказывает.
У
Многие семьи… У них есть традиции. Например, садиться за стол вместе. Весёлое застолье, разговоры, обсуждения.
У нас никогда не было ничего подобного, — за исключением Сониных игрушечных чаепитий. Сколько я себя помню, родители обычно жили в своей «мастерской», а мы, дети, существовали в своих мирах, — даже когда не жили порознь, как сейчас.
Что делает семью семьёй? Есть квартира, или дом; есть группа людей, живущих в этом помещении. Они разные, но их связывает — что? Нечто большее, чем просто родство, верно? Например, любовь. Верность. Потребность друг в друге.
А что есть у нас? У нас, затворников, сидящих по своим миркам, — что есть у нас? Если подумать, то семьёй нас делают только кровные узы.
«Нужны ли мы нам?» — эта цитата из Стругацких, напечатанная на стареньком матричном принтере, висит у меня над столом. Раньше она висела у брата, но потом он отчего-то решил её выкинуть. И я взял её себе, потому что с того самого момента, когда я только начал осознавать, что такое наша семья, меня всегда занимал этот вопрос. Брат говорил, что люди могут обходиться друг без друга, в этом нет ничего необычного. Но отчего-то это всегда казалось мне лукавством с его стороны. Он всегда был одинок, как и я, как и мы все. Одинок с самого начала. У родителей было нечто большее, чем просто привычка жить в одной комнате. Впрочем, и эта связь с годами ослабла…
Однако было ещё кое-что, нечто, объединявшее всех нас в семью, — пусть не без изъянов и «но». Нечто, а точнее, некто.
Речь о Коте, конечно.
Брат всегда был от неё без ума — я это видел. Собственно, только слепой не заметил бы. Но, учитывая особенности членов нашей семьи, на это никто не обращал внимания, разве что Соня, и та из ревности.
Кот. Я помню лицо брата, когда она вернулась из своего первого странствия. Он волновался, он перенервничал — да, конечно. Но кроме этого на его лице отразилось тогда нечто вроде задумчивого удивления и — невольной, конечно — зависти. Ведь Коту удалось сделать то, что не удалось сделать никому из нас. Она сумела не просто перешагнуть границы своего персонального мира; она сумела сделать весь этот мир, огромный и пугающий, своим собственным.
Коту удалось захватить мир — одной своей улыбкой.
Но мир, похоже, оказался не так прост, — а может, ему так понравилась Кот, что он решил оставить Кота себе.
Я не знаю, о чём думал брат. Мы стали меньше разговаривать с тех пор, как она пропала. Но я понимал: ему просто нечего сказать. Он всегда говорил, что эмоции имеют над человеком сильную власть, что их нужно уметь контролировать, однако в итоге сам пострадал именно от излишних эмоций. Они, как болезнь, подтачивали его изнутри. Родителям удалось спрятаться в своём мире, но балконный мир брата не смог его спасти.