Самолеты, или История Кота

Хомутинников Юлиан

Она молчала. Молчала — но это молчание бесило больше всего. Лучше бы она спорила, ругалась на меня. Лучше бы отвесила мне пару пощёчин. Но она молчала. А мне было стыдно, в глубине души мне было ужасно стыдно, но я не мог остановиться. Меня несло.

— Вспомни Кота, мама. Вспомни. Помнишь день, когда пришёл участковый? (она вздрогнула) Ага, ну конечно помнишь! Так вот. Фактически, если ты и это помнишь, по прошествии пяти лет человек не просто объявляется пропавшим без вести — он считается умершим! Но отчего же вы тогда не переполошились? Отчего вы с отцом тогда не устроили здесь цирк с похоронами? Почему? Почему всё, на что тебя хватило, это предложить участковому чай?! Почему?! Нечего сказать? Вот то-то и оно, в этом все вы. Но я — не такой, как вы. О, нет. Я не такой. Смотри — видишь, на мониторах?

Видишь, да? Верно, это Кот. Я создал сайт, несколько сайтов. Социальные сети, блоги, форумы, — я просил о помощи везде. Никто не мог найти Кота, но я, — я смогу. Вот увидишь. Ты увидишь, вы все увидите, на что я способен! Вы сидели по своим норам, вы смирились с тем, что ваша дочь и сестра пропала, вы — но не я! Я зарабатывал деньги, оплачивал поисковые операции по всей стране! А что сделали вы? Верно! Ничего! Я ждал и искал её семь лет! И вот, полюбуйся! Вот, человек мне прислал письмо! Кота видели, живой, три месяца назад! Слышишь ты меня или нет?! Три месяца назад!! Хотя формально она уже два года как в могиле! А вы… — я презрительно усмехнулся. — Вы заперлись со своей драгоценной «мечтой», да будь она проклята! И ничего, ничего не сделали! Даже не попытались хоть что-нибудь сделать! Для вас ваши треклятые железяки были важнее жизни собственной дочери! И после этого ты говоришь мне о похоронах деда? Обвиняешь в жестокости? Меня?! Да ты посмотри на себя, на тебя же глядеть жалко! В кого вы превратились, в кого мы все превратились! Лохматый сходит с ума на своём балконе, Соня спит на ходу! И, если честно, я боюсь, что однажды она может не проснуться! Впасть в какую-нибудь кому; кто знает, что это у неё за болезнь такая! А вы? Как отец тогда сказал? Мол, пока не жалуется — всё нормально? И ты тоже так думаешь, да? Что это нормально? Или тебе просто всё равно? Тогда почему, скажи мне, почему смерть деда — это важно, а пропажа Кота — нет? Или непонятные Сонины сны? Или затворничество Лохматого, в конце концов? Он ведь это тоже не от хорошей жизни. Знаешь, мама, что его гложет вот уже тридцать четыре года? Не знаешь? Так я тебе скажу: он считает себя «второстепенным персонажем», — потому что на первом месте для вас всегда был самолёт! Не собственный сын, а бессмысленная «мечта», которая никогда — ты слышишь меня?! — никогда не сбудется!

— Брат, сделай одолжение, замолчи, пожалуйста.

Лохматый? Но когда он зашёл? Почему я не заметил? Неужели я настолько увлёкся…

Он кладёт руку маме на плечо. Мама молчит, повесив голову.

— Зря ты так, брат, — говорит Лохматый. — Зря ты так.

— Что — считаешь, я неправ?! — да остановите же меня, кто-нибудь! Лохматый!

Он качает головой:

— Не во всём. Кроме того, ты выбрал неверное время и место. Впрочем… Возможно, это тоже часть… как бы сказать? Часть плана.

— Какого ещё плана?

Я сбит с толку. Но Лохматый — спасибо ему! — сумел меня остановить. Чёрт, как же стыдно. Был бы я родом из любимой братом Японии — сделал бы харакири. С другой стороны, всё это копилось во мне так долго… Семь долгих, кошмарно долгих лет. Может быть, и меня можно понять. А, брат?

— Мама, — Лохматый приседает перед ней на корточки и заглядывает в лицо. — Мама, ты знаешь, что, ты иди к папе сейчас. Оставь всё мне, я обо всём позабочусь. Ни о чём не волнуйся, ладно? Иди, собирайся. Завтра ехать.

Она кивает — всё так же молча, затем встаёт и выходит из комнаты, не проронив ни слова.

Чувствую себя оплёванным. Хотя, если подумать, плевал-то я. Вот уж точно: «не плюй в колодец…»

— Так что ты там говорил?

— Да, — Лохматый дьявольски серьёзен. Сто лет не видел его таким. — Слушай. С Соней не всё в порядке…

— Что ты сказал?!

Я вскакиваю и хватаю его за свитер.

— Что ты только что сказал?!

— Успокойся, брат. Я говорил с Котом…

— Что? Что?!

Всё. Мне окончательно сорвало крышу.

— С кем ты говорил?! Где?! Ты что — рехнулся там вконец?! — кричу я во всё горло. Однако Лохматый спокоен — прямо как мама до него. Вдруг он хватает меня за грудки и несильно встряхивает.

Да, конечно: хикки силачами не бывают. Но я, если подумать, такой же хикки, как он. Тем более, он застал меня врасплох.

— Уймись, или я тебя ударю, — говорит он ровным голосом. — У тебя истерика. Тебе, может, «Корвалола» накапать?

И что-то накатывает. Я расслабляюсь и повисаю пыльным мешком в его руках.

— Накапай…

— Хорошо, — кивает Лохматый. — Я сейчас, быстро.

Он уходит в «комнату девочек» (там у Кота хранилась домашняя аптечка, кроме того, со времён Сониной мигрени все домашние лекарства тоже «жили» там) и через минуту возвращается. В руках у него фарфоровая чашка с мультяшным медведем. Он протягивает её мне:

— Пей.

Я выпиваю горькую настойку одним глотком.

— Теперь слушай. Кот говорила очень недолго, через Соню. Сказала, времени мало. Соня потерялась в своём сне, но Кот выведет её оттуда. Она сказала мне, что мы должны ехать в Рубецкое. Все, включая тебя. Это важно. Она сказала, сейчас переломный момент… Собственно, это и так ясно. Сам видишь, сколько всего успело произойти за один день. Я думаю, всё это не просто так, начиная с появления Кота, и заканчивая смертью деда. И даже тем, что меня соседка не пустила, когда я пытался сбежать. Понимаешь, Матрица: Кот меня освободила. Я больше не хикки. Я теперь никто, просто тридцатичетырёхлетний человек без определённой цели; но это значит, брат, что я теперь могу посвятить себя чему и кому угодно. Понимаешь?

— А Кот? — спросил я непонятно к чему. И Лохматый улыбнулся:

— Вернётся. Я почему-то в этом уверен. Да и потом, если вспомнить: она же обещала. Обещала, что, куда бы ни уехала, всё равно вернётся. Просто мы незнамо почему забыли о её обещании. Решили, раз прошло столько лет, оно потеряло силу. Но это невозможно. Ты же видишь, — он кивнул на мониторы, — всё это время она была жива. Поэтому и похорон не было — потому что родители, несмотря на свои странности, понимали, что Кот — это Кот. Что она не может не вернуться. Наверное, иногда они об этом забывали, и тогда им становилось так плохо, что они стремились как можно глубже закопаться в свою мечту. Но в глубине души они знали, что она не может не вернуться, — так же, как знал ты. Так же, как и мы с Соней. Потому что в мире есть вещи, которые нам не по силам объяснить вот так вот, с наскоку. Но они есть, их ничто не отменяет. Волшебство Кота — одна из таких вещей. Так что ты не волнуйся, брат. Даже если её не найдут твои поисковики, она найдётся сама. Я отчего-то в этом уверен. В тот момент, когда она заговорила со мной через Соню, я это понял. Пойми и ты. Нам сейчас нужно сконцентрироваться на другом. Закажи билеты на автобус, на двенадцатичасовой, и такси до автовокзала. Отец просил. Едем ненадолго; что там, дней десять, как максимум одиннадцать. Сорок дней, это ведь ещё когда будет. А пока что всего десять. Это немного. А за Кота не волнуйся. Она сейчас там, в Сонином сне, помогает ей оттуда выйти. Мы все ищем выход, Матрица. Знаешь, один… очень хороший Человек написал стихи о том, что «где-то должен быть выход из»(13). Понимаешь, Матрица? Где-то и для нас есть выход из. Не век же нам тут, в этом дурдоме сидеть. Не век родителям самолёт строить…

Он смотрел на меня — или куда-то мимо меня? — и улыбался. И было в его улыбке что-то от Её улыбки. Потом, вдруг посерьёзнев, добавил:

— А перед мамой извинись. Хорошо?

И я просто кивнул, не найдя, что сказать.

В итоге он вышел из комнаты, а я остался.

Кот, улыбаясь, смотрела на меня с шести мониторов.

«Ты ведь вернёшься — да, Кот?»