Саморазвитие по Толстому
Шрифт:
Именно Онегин — первый представитель того особенного «типа», который так любим русской литературой: биронический супергерой (я очень горжусь этой игрой слов в набоковском стиле — аплодисменты, пожалуйста), ставящий себя выше общественных и моральных норм. Многие критики упрекали книгу в том, что в ней нет какой-то особенной идеи. В предисловии к моему любимому изданию профессор Майкл Баскер соглашается с этим утверждением, но также добавляет: «Она демонстрирует более серьезную озабоченность вопросом о том, как приспособиться к непростой задаче выжить среди превратностей и ограничений жизни». Сказано, конечно, замысловато. Иначе говоря, Пушкин пишет ровно о том, о чем пишут Достоевский и Толстой, — как прожить жизнь прилично, что делать со своей жизнью, как быть хорошим человеком. Это зарифмованная и ритмизированная версия книги по саморазвитию.
Впрочем, не знаю, что сказал бы по этому поводу Пушкин. Сам он вел довольно безрассудную жизнь в духе Евгения Онегина. Он постоянно напрашивался на неприятности и любил риск. Он был из тех, кто не задумываясь совершает поступки, которые с большой долей вероятности через опеделенное время станут причиной обращенного
Пушкин родился в 1799 году в семье обедневшего мелкого дворянина. Пожалуй, в России того времени было бы непросто найти человека более экзотического происхождения. Его прадедом по материнской линии был африканский принц, захваченный в рабство и подаренный Петру I, — скорее всего, из страны, которая сейчас называется Чад [73] . Этот человек в итоге стал генералом и крестным сыном императора; Пушкин начал писать биографию прадеда под названием «Арап Петра Великого».
73
Город Логон-Бирни, откуда, по мнению исследователей, был родом Абрам Петрович Ганнибал, прадед Пушкина, сегодня находится в Камеруне, на границе с Чадом.
Если отвлечься от его гениальных литературных произведений, мне ужасно нравится описание Пушкина как человека, который вел «беззаботный и в целом непродуктивный образ жизни». Это же самый лучший образ жизни, разве нет? Он обожал азартные игры. Он был не дурак выпить, любил женщин и регулярно переключал свое внимание с одной на другую. «Все женщины прелестны, — писал он, — а красоту им придает любовь мужчин». При этом всю свою жизнь он сохранял некоторые детские черты: рисовал разные картинки на полях рукописей, собирал лесную землянику в Захарове, бабушкином поместье в часе езды к западу от Москвы. На портретах мы видим его с растрепанными волосами, с залихватски торчащим воротником сорочки и в вечно помятом сюртуке — байронический, непричесанный, прекрасный и трагический персонаж. Как пишет еще один его биограф, Серена Витале, одна из пуговиц на его сюртуке часто висела на нитке — деталь, всегда заставлявшая меня думать о том, что лучше бы Пушкин тратил больше времени на овладение навыками шитья и меньше — на дуэли.
Брак Пушкина с Натальей Гончаровой, известной как самая красивая женщина в России (ей было семнадцать, ему — тридцать один), считался несчастливым с самого дня свадьбы. Свадьбу отложили на несколько месяцев из-за эпидемии холеры, а сама церемония была отмечена дурными, по мнению присутствующих, предзнаменованиями: оброненное обручальное кольцо, гаснущие сами по себе свечи. Первые несколько месяцев семейной жизни в Москве Пушкин, однако, был в кои-то веки доволен: «Я женат — и счастлив, — писал он, — одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось» [74] . Но вскоре новобрачные уезжают в Санкт- Петербург; Пушкин пишет: «Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь — как тетки хотят» [75] .
74
Письмо П.А. Плетневу. 24 февраля 1831 года.
75
Письмо П.А. Плетневу. 13 января 1831 года.
То, что произошло после их возвращения в Петербург, обернулось для Пушкина настоящим кошмаром. Царь пожаловал ему почетный, но унизительный титул камер-юнкера, что-то вроде «комнатного молодого дворянина», — исключительно ради того, чтобы его жена могла появляться при дворе. Она уже привлекла внимание как царя, так и других почитателей. Наталью считали красавицей и придворной фавориткой, но она также имела репутацию особы необразованной и довольно вульгарной.
К этому времени Пушкин уже написал «Евгения Онегина»: приступив к нему в 1824 году, он закончил роман в 1831-м. Роман оказывается странным образом пророческим — а может быть, просто блестяще описывает нравы той эпохи. Обстоятельства (невероятно глупые), которые привели к гибели Пушкина, отзываются эхом «Евгения Онегина». В жизни Пушкин оказался в положении Ленского. Наталья флиртовала (скорее всего, совершенно безобидно) с молодым офицером по имени Жорж Дантес. Пушкин получил анонимное письмо о принятии его в «Светлейший орден рогоносцев». После этого он был практически вынужден вызвать Дантеса на дуэль. Пушкин получил смертельное ранение и умер двумя днями позже в возрасте тридцати семи лет. Дантес так и не извинился и не дал понять, что сожалеет о произошедшем. С другой стороны, такие совершенно бессмысленные дуэли случались в те дни частенько, о чем Пушкин прекрасно знал. Более того, одна из немногих нереалистичных деталей в «Евгении Онегине» состоит в том, что Онегина мучит совесть из-за того, что он убил своего лучшего друга, и эти муки так никогда и не покидают его. В реальной жизни мужчинам приходилось постоянно смиряться с такими инцидентами, и они не подвергали себя в связи с этим самоистязанию.
Таким образом, «Евгений Онегин» — это одновременно развлекательное чтение, трагическая история любви и исповедь человека, осознавшего, каким он был совершеннейшим болваном. Как пишет Онегин Татьяне:
то всего, что сердцу мило, Тогда я сердце оторвал; Чужой для всех, ничем не связан, Я думал: вольность и покой Замена счастью. Боже мой! Как я ошибся, как наказан!Надеясь на лучшее в ожидании ее ответа, Онегин читает Руссо и Фонтенеля, но единственное, что он видит своим внутренним взором, — это письмо, которое написала ему юная Татьяна, письмо, над которым он так жестоко посмеялся. На этот раз приходит очередь Татьяны отвергнуть его, и мы расстаемся с Онегиным, погруженным сердцем в «бурю ощущений». Как не быть врагом самому себе? Не будь высокомерным. Будь скромным. Остерегайся саморазрушительных поступков. Не дерись на дуэлях. А когда красивейшая и умнейшая женщина присылает тебе признание в любви, очень хорошо подумай, прежде чем отвергнуть его и посмеяться этой женщине в лицо. Потому что однажды она посмеется в лицо тебе.
6. Как преодолеть внутренний конфликт: «Преступление и наказание» Федора Достоевского
(Или: «Не стоит убивать старушек ради денег»)
Соврать по-своему — ведь это почти лучше, чем правда по одному по-чужому [76] .
Что бы ни происходило в вашей жизни, вряд ли это настолько ужасно, как то, что случилось с Раскольниковым — студентом, считавшим себя способным к великим свершениям и попытавшимся… э-э… доказать это себе, убив топором старуху-процентщицу Алену Ивановну и заодно прикончив ее сводную сестру. Эта книга о том, как легко убедить себя в том, что происходящее (а) не вполне соответствует действительности и (б) совершенно безумно. Если Евгению Онегину присуще преувеличенное самомнение, то Раскольников чувствует себя настолько неуверенно и униженно, что готов на все ради самоутверждения. Герой главного произведения Пушкина беспечно лишает себя возможности счастья. Роман Достоевского — о тех моментах в жизни, когда ты понимаешь, что сейчас совершишь неправильный и непоправимый поступок — и все равно его совершаешь. «Преступление и наказание» — также во многом предупреждение об опасности недостаточного питания. Раскольникову всегда особенно сложно совладать с внутренним конфликтом, когда ему не удается съесть достаточное количество пирожков.
76
«Преступление и наказание». Ч. III, гл. 1.
В свой петербургский год я часто вспоминала Раскольникова — я жила недалеко от мест, которые упоминает в романе Достоевский. Мой путь к английской школе, где я преподавала, проходил через Сенную площадь — один из ключевых адресов в романе. Именно здесь находилась съемная комната Раскольникова, в которой его преследуют мысли об убийстве и из которой он выходит, чтобы его наконец совершить. По совпадению неподалеку я тогда завела себе постоянного поставщика вкуснейших пирожков с капустой — старушку, которая торговала у метро; пирожки она доставала из металлического ведра, согреваемого горячими углями. Я часто покупала по нескольку штук и задумчиво жевала их, бредя вдоль тех же каналов, вдоль которых когда-то ходил Раскольников. В то время я сама имела дело с внутренним конфликтом: как мне стать более русской, оставаясь в то же время англичанкой? Чем дольше я жила в России и чем глубже я в нее погружалась, тем больше я ощущала раздвоение личности. Нет, на тех улицах у меня не возникало мыслей о совершении убийства. (Хотя периодически я была близка к этому, когда рядом со мной притормаживали машины с разными неприятными мужчинами — в то время это было очень распространено, как будто став модным хобби.) Меня преследовали навязчивые идеи о «русскости», достигавшие почти раскольниковского уровня безумия. Я все больше укреплялась в идее о том, что у меня «русская душа». В оправдание могу сказать, что я была опьянена экзотикой своей новой временной родины и, будучи молодой и наивной, неспособна к самоанализу. В конце концов я смогла преодолеть свою одержимость, выражавшуюся, в частности, в том, что на протяжении нескольких месяцев я говорила исключительно по- русски (я считала, что таким образом смогу добиться «чистоты» своего русского языка — какая же я была балда), — я решила, что было бы неплохо получить опыт работы в англоязычной газете St. Petersburg Press. Я подумала, что так смогу соединить обе свои половины: я буду брать интервью по-русски и публиковать их по-английски. То есть смогу быть одновременно старой и новой собой. Я проработала в газете несколько весенних месяцев перед летом, когда случился злополучный заплыв голышом.
Газета была любопытным местом, притягивавшим к себе задержавшихся в городе экспатов и молодых людей, считавших, что они хотят быть журналистами, — вроде меня. Я писала статьи о рок- группах (включая группу Дара Господня, сына Дара Господня). Делала обзоры ресторанов, в которых часто бывала ужасная стряпня. В «обзорах» об этом не говорилось прямо — нам хотелось показать Санкт-Петербург отличным местом для жизни (частично потому, что мы пытались убедить в этом самих себя). Самой большой сенсацией в мое время стала эксклюзивная фотография молодого американского фотографа, которому удалось снять политика-ультранационалиста Владимира Жириновского, на котором не было ничего, кроме майки (грязно-белой и помятой, как сам политик) и роликов. Фотография вызвала в редакции большой скандал; не помню, опубликовали мы ее или нет. Но у меня есть ужасное подозрение, что опубликовали.