Саморазвитие по Толстому

Гроскоп Вив

Когда Достоевский создал Раскольникова, Ницше было всего одиннадцать, но в персонаже Достоевского воплотились многие из позднейших идей философа о сверхчеловеке (человеке, который считает себя выше обывателей и обычных этических представлений). Кроме того, Достоевский использует Раскольникова, чтобы показать, какими сумасшедшими эгоистами становятся люди, отвернувшиеся от Бога. Они начинают верить, что могут достичь чего угодно и что все находится в их руках — нет никакой необходимости ждать указаний от Бога. Забавно, что это напоминает некоторые идеи тренингов по самореализации, так популярных в наши дни. (Я не утверждаю, что книги по саморазвитию призывают читателя к убийствам, но они убеждают нас в том, что мы способны на великие свершения, а это не так уж далеко от представлений Раскольникова.) Думаю, Достоевский не одобрил бы нынешнюю безбожную моду на подобные книги, и ему уж точно бы не понравился хит Р. Келли «Я верю, что могу взлететь» (I Believe I Can Fly). Верить, что можешь коснуться небес, что можешь парить и выбежать через открытую дверь… в этом и была проблема Раскольникова. И для него это плохо кончилось.

Раскольников бродит по улицам Петербурга, раздираемый противоречивыми мыслями. С одной стороны, он понимает, что может убить старуху, но потом будет сожалеть об этом (он надеется, что этого не случится, но заранее этого боится), а с другой — опасается, что не сможет ее убить и потом будет проклинать себя за слабость (он уже чувствует свое поражение и не может выносить этого чувства). Наконец он добирается до дома старухи-процентщицы. Он убивает ее, а также ее сводную сестру, ставшую случайной свидетельницей убийства. После этого он впадает в такое состояние (будучи далеко не сверхчеловеком), что с трудом заставляет себя украсть какую-то ерунду. То есть он лишает жизни двух человек ни за что. Оставшаяся часть романа посвящена его трудному пути к самоосуждению, признанию своей вины и в конечном счете искуплению.

Тут я вижу один недостаток. У Достоевского получился бы совсем другой роман, если бы Раскольников «успешно» убил старуху и чего- то «достиг», а не провалил бы во многом дело. Он мог бы расплатиться с семейными долгами, помочь сестре избежать брака с одним из похотливых старикашек, выстроившихся за ней в очередь, и найти какое-то место в жизни. Да, конечно, в какой-то момент его настигли бы муки совести. Возможно, Достоевскому просто не хватило терпения. Ему хочется наказать Раскольникова еще до того, как тот совершил преступление. С точки зрения Достоевского, у Раскольникова вообще не должно было возникнуть желания убить старушку. Но роман в итоге удался потому, что у Достоевского больше общего с Раскольниковым, чем он готов признать. Он знает, что такое не иметь ни гроша за душой. (Достоевский умер должником, несмотря на всю свою славу и достигнутый к тому времени успех.) Он знает, что такое гнев, вызывающий желание кого-то убить (думаю, он наверняка убил бы Тургенева, представься ему хоть малейшая возможность). Ему слишком близок Раскольников, чтобы спокойно к нему относиться. Так что вполне возможно, что Достоевский боялся изобразить преступление Раскольникова как успех, потому что это могло бы вынести на поверхность его собственное, не составлявшее особой тайны стремление к богатству, мести и успеху. (Если уж говорить о самосознании, то самосознание Достоевского было спрятано под многочисленными слоями самоосуждения. Никто не был так мучим внутренним конфликтом, как Достоевский.)

Здесь можно проследить параллель с отношением Толстого к Анне Карениной — мы имеем дело с той же проблемой, подсознательными желаниями. На сознательном уровне Толстой хотел использовать образ Анны для демонстрации аморальности, которая должна быть наказана. Но этот план не вполне сработал, потому что автор слишком сильно сочувствовал ей на подсознательном уровне. Аналогичным образом Достоевский хочет использовать образ Раскольникова как пример презренного негодяя. Но он вживается в своего персонажа, как будто прекрасно знает, каково это — быть Раскольниковым. Оба романа достигают своей цели благодаря невероятной сложности — и не в последнюю очередь потому, что оба автора заходят в своем обличительном пафосе слишком далеко. Пожалуй, больше внешней странности Раскольникова читателя беспокоит его нормальность. Раскольников далек от образа непонятного затворника с приветом — как его, возможно, задумывал Достоевский; он до боли похож на всех нас. Он устает. Он переживает. Он испытывает голод. У него даже есть свой способ справляться с приступами гнева: ему нужно что-то съесть, чтобы справиться со своим безумием. «Один какой-нибудь стакан пива, кусок сухаря — и вот, в один миг крепнет ум, яснеет мысль, твердеют намерения! Тьфу, какое всё это ничтожество!» [78] Он любит выпить водки и закусить пирожком, а потом ему надо полежать. Бедняга, никакой он не убийца, он просто устал и голоден.

78

«Преступление и наказание». Ч. I, гл. 1.

Как и «Анна Каренина», «Преступление и наказание» появилось благодаря истории из жизни. У Толстого была Анна Пирогова, а у Достоевского — Герасим Чистов. В августе 1865 года в Москве Чистов, купеческий сын и старообрядец, убил двух пожилых женщин, когда грабил их домохозяйку. Это случилось в то же время дня, что и убийство Раскольникова, а орудием убийства тоже был топор. Подобно Толстому, позаимствовавшему имя Анны Пироговой для своей героини, Достоевский использовал альтернативную версию термина «старообрядец», «раскольник», в фамилии своего героя. Он начал писать роман в тот же месяц.

Достоевский задумывал свой роман прежде всего как манифест против нигилизма. Как пишет историк Рональд Хингли, Достоевский постоянно размышлял об историческом пути России. Его идеи не всегда были разумными. Хингли относится к Достоевскому с симпатией и любовью, будучи на стороне своего героя. При этом он описывает писателя как «невротичного, крайне чувствительного, постоянно неадекватно реагирующего, никогда не расслабляющегося человека». Если так отзываются о Достоевском его друзья, я не уверена, что хотела бы услышать его врагов.

Прежде чем решить стать писателем, Достоевский вел довольно необычный образ жизни. Его достаточно небедная семья происходила из литовских дворян. (Что довольно забавно, учитывая его последующую зацикленность на русскости. И как же я его понимаю!) Его отец был военным врачом, который изо всех сил пытался сохранить видимость своей принадлежности к среднему классу. Семейство владело поместьем, но с трудом могло позволить себе его содержать. К поместью прилагалась сотня крепостных, а титул отца был наследственным. Достоевский всегда относился болезненно к своей принадлежности к более «низкому» классу в сравнении с Толстым и Тургеневым. Думаю, было бы также справедливо предположить, что отношения между его родителями не всегда были радужными. Мать однажды написала письмо отцу с целью убедить его, что именно он был отцом их последнего ребенка: «Клянусь также, что и теперешняя моя беременность есть седьмой крепчайший узел взаимной любви нашей, со стороны моей — любви чистой, священной, непорочной и страстной, неизменяемой от самого брака нашего» [79] . Довольно необычное письмо мужчине, от которого ты уже родила шестерых детей.

79

Письмо М.Ф. Достоевской М.А. Достоевскому от 31 мая 1835 года // Нечаева В.С. В семье и усадьбе Достоевских. М.: Соцэкгиз, 1939.

Отец писателя был, судя по всему, колоритным персонажем, не пользовавшимся особой любовью своих крепостных. Дочь Достоевского писала значительно позже, что ее дед был убит собственными крепостными, которые «задушили его подушками из его собственного экипажа». Есть несколько различных версий его гибели: что он «задохнулся от насильно влитой в него водки»; что его «линчевала дюжина крестьян»; что он был «задушен, а его половые органы были при этом раздавлены между двумя камнями». (О боже. За такое преступление точно не придумали достаточного наказания. Ауч!) Ни одна из этих версий не принадлежит самому Достоевскому, которому на момент гибели отца было восемнадцать лет, — но до него, надо полагать, дошли эти слухи. Честно говоря, им вполне могло бы найтись место в его романах. По сравнению с ними неумелые удары раскольниковского топора кажутся милосердным способом убийства.

В возрасте шестнадцати лет Достоевского отправили учиться в Главное инженерное училище, военное учебное заведение. Этот опыт, по мнению писателя, испортил ему жизнь. За «недостаточное прилежание» он был оставлен на второй год, что подогрело его паранойю и навязчивые мысли о том, что он обречен на более низкое по сравнению с другими положение. Это все больше стало выражаться в своего рода ксенофобии. Не достигнув и двадцатилетнего возраста, Достоевский уже выражал «сильную и неконтролируемую неприязнь к нерусским вообще». Достоевский умолял своего приятеля «оставить всякую попытку к сближению его с иностранцами: “Чего доброго, женят меня еще на какой-нибудь француженке, и тогда придется проститься навсегда с русской литературой”» [80] . К счастью для всех француженок мира, Достоевский был известен тем, что с ним случался обморок или припадок всякий раз, когда он встречал красивую женщину, так что риск стать жертвой его «чар» сводился к нулю.

80

Воспоминания А.Е. Ризенкампфа. Литературное наследство. Т. 86. М., 1973. С. 329–330.

Между тем Достоевский убедил себя в том, что будет профессиональным писателем. Его первый роман, «Бедные люди», имел мгновенный успех, открыв перед ним двери в петербургские литературные круги, где его приветствовали как «нового Гоголя». Это, однако, стало для Достоевского отравленной чашей: довольный поначалу вниманием к своей персоне, он вскоре начал ссориться с любым, кто в чем-то ему перечил, — то есть примерно со всеми. Его следующим романом был «Двойник». Это удивительная книга о чиновнике по фамилии Голядкин, случайно встречающемся со своим двойником. Сначала они поддерживают дружеские отношения, но вскоре двойник начинает отнимать у Голядкина его жизнь. Очевидно, что в романе описан распад личности. «Двойник» вызвал разные реакции. Вообще, чем больше известности приобретали произведения Достоевского, тем больше он становился предметом насмешек, в частности, со стороны Тургенева, что в конечном счете привело к их стычке за рубежом.