Самородок

Маламуд Бернард

Судья оглядел Роя, зажег спичку и втянул огонек в потухшую сигару. Потом выдохнул вонючее облако желтого дыма, которое закрыло его лицо на целую минуту.

— Как мило, что ты зашел ко мне, — встретил он Роя. — Чему я обязан таким приятным сюрпризом?

— Думаю, вы знаете. — Рой нервничал.

— Это напоминает мне одно дело, которое я когда-то разбирал. Я спросил подсудимого: «Есть какие-то пожелания?» Он ответил: «Это уж на ваше усмотрение, судья». Я впаял ему двадцать лет тюрьмы.

Судья закашлялся и загоготал над своим анекдотом. Рой внимательно смотрел на него. Все предупреждали его, что Судья очень скользкий и хитрый тип. Особенно старался Поуп, выливший на партнера ушат грязи.

— Он сдерет с тебя шкуру, ты и не

заметишь, если не будешь настороже. — Так случилось с ним самим, по словам Поупа. Он рассказал, что Судья купил долю в клубе, перед этим настроив против Поупа его старого партнера Чарли Галча и уговорив того продать ему его долю. После этого Судья воспользовался финансовыми трудностями Поупа и двух его братьев, владевших лакокрасочной фабрикой. К тому же в ту пору Поуп болел, и на лечение в больнице в течение зимы ушла уйма денег. Зная это, Судья надавил на Поупа, желая заполучить десять процентов его акций в обмен на более чем скромную выплату, которая в тот момент показалась Божьим даром, так как Поуп превысил кредит в своем банке и ему не давали ни цента под его акции «Рыцарей». Уже потом, поняв, как много уступил Судье в смысле влияния на принятие решений, он не переставал шпынять себя, потому что, по словам Реда Блоу, тот пустился в разные сделки, лишь бы получить лишний доллар. Хотя Поуп боролся с ним, тот показывал на бумаге, что они теряли деньги на посещаемости, и это единственный способ покрыть убытки и сохранить команду на плаву. Поэтому Поуп почти всегда уступал, но, когда Судья захотел продать Бампа, он проявил твердость, и Судья сдался. Так же Поуп поступит, если Судье взбредет в голову продать Роя. Поуп говорил, что ума не приложит, откуда у Судьи столько денег. Он знал его очень давно, это был нищий адвокатишко, однако, едва попав в судейское кресло, он пошел в гору. Но в течение трех лет, пока он занимал эту должность, его зарплата составляла всего двенадцать тысяч в год, и он явно не мог обходиться без левых денег, чтобы купить долю в клубе, а затем — зловонный жирный червяк! — предложить Поупу выкупить у него всю его долю. Поуп говорил, что в полном смысле слова вором Судью не назовешь, но и честным человеком — тоже. Например, один раз Судья, как бы между прочим, поинтересовался, нет ли у Поупа желания заняться чем-то, кроме того, о чем они уже заключили контракт, имея в виду аренду и т. п. Поуп ответил, что интересуется только игровой частью контракта. Тогда Судья составил соглашение, предложив Поупу пять процентов от всех поступлений от сделок, которые будет заключать сам, и начал сдавать в аренду место для проведения минигонок автомобилей, митингов, конференций и собачьих бегов, зарабатывая деньги для себя и пренебрегая при этом тем, что необходимо для команды. — Когда выдадут патент на двусмысленные сделки, он получит авторское право.

В кабинете было темно, но Судья не зажег свет. Он сидел неподвижно — глыба на фоне темнеющего вечернего неба.

Рой решил обойтись без обиняков.

— Так вот. Судья, — начал он. — Я подумал, возможно, вы ждете, что я зайду к вам. Вы знаете, что я делаю здесь и на выезде. В газетах писали, что вы могли бы пересмотреть мой контракт и написать новый.

Судья сдул пепел с сигары.

Рой забеспокоился.

— По-моему, сорок пять тысяч — справедливая цена для моей работы. Это только на десять тысяч больше, чем было у Бампа, — и вы можете вычесть из моего контракта три тысячи. — Эта мысль родилась у него только что, и он решил отложить разговор о процентах от продажи билетов до следующего года.

Судья издал какой-то непонятный звук.

— Я вспомнил Олафа Эсперсена. — В глазах Судьи появилось задумчивое выражение. — Это фермер, которого я знал в молодости, — жуткая жизнь. Но, как часто случается у фермеров, Олаф жил весьма неплохо, потому что имел кусок земли, дом и удивительную корову, Зиглинду. Прекрасное животное, с мягкой шелковистой шерстью и ногами отличной формы. Каждый день она давала около девяти галлонов

молока, тоже редкого качества. Словом, это было превосходное животное, и с детьми она обходилась великолепно, то есть с телятами, конечно, но Олафу не нравилось некрасивое пятно на крестце. Он давно присмотрел Гасси, корову-альбиноса своего соседа, жившего неподалеку по той же дороге. Однажды Олаф спросил у него, не продаст ли он Гасси. Сосед согласился, честно признавшись, что она дает мало молока, но съедает больше, чем стоило бы ее мясо. Олаф сказал, что готов обменять на нее Зиглинду, и сделка состоялась.

Олаф отправился домой за коровой, но по пути к соседу Зиглинда споткнулась и упала, как будто замертво. У Олафа стало плохо с сердцем. Так их и нашли, но Зиглинда пришла в себя и скоро снова давала девять галлонов, а Олаф остался беспомощным до конца своих дней. Я часто проезжал теми местами и видел, что он сидит на старой скамейке у переднего крыльца, дрожащий калека, вконец изголодавшийся со своей туберкулезной коровой-альбиносом.

Рой понял эту притчу, не слишком глубокую: будь доволен тем, что имеешь. Он сказал об этом Судье.

— Любовь к деньгам — корень всех зол, — произнес Судья.

— Я не люблю их, Судья. Не пришлось быть рядом с ними, чтобы полюбить их.

— Подумай, с одной стороны, об Аврааме Линкольне, а с другой — об Иуде Искариоте. Я хочу сказать, что увлечение деньгами опошлит тебя. Трудно даже представить себе, как изменится к худшему твоя жизнь, если в тебе вспыхнет страсть к богатству.

Рой видел, к чему он клонит.

— Я прошу тридцать пять тысяч, как у Бампа, и ни центом меньше.

Судья чиркнул спичкой, и тени упали на стену. Уже наступила ночь. Он втянул дым сигары. Сигара тлела в темноте. Судья выдохнул черный туман дыма, и они снова погрузились во тьму.

«Зажги свет, сквалыга», — думал Рой.

— Прошу прощения за отсутствие света, — сказал Судья, отчего Рой вздрогнул. — В детстве я боялся темноты, всегда плакал, как если бы это была вода и я тонул. Теперь, прошу отметить, я совсем излечился от этого страха и предпочитаю темную комнату освещенной, а мой любимый напиток — вода. Хотите?

— Нет.

— Темнота порождает ощущение единства, какого не добиться при свете, объединяет с тем, что его окружает, позволяет испытать изысканное мистическое чувство. Я собираюсь написать исследование «О гармонии темноты: может ли зло существовать в гармонии?» Советую тебе подумать об этом.

— Я знаю о темноте только то, что в ней ничего не видишь.

— Чистой воды заблуждение. Ведь тебе известно, что ты можешь увидеть.

— Не очень хорошо.

— Ты же видишь меня, верно?

— Может быть, вижу, а может, нет.

— Что ты имеешь в виду?

— Я вижу кого-то, но не уверен, вы это или какой-нибудь тип, который незаметно прокрался сюда и занял ваше кресло.

Красный огонек сигары осветил губы Судьи. Это был он, Рой не сомневался.

— Двадцать пять тысяч, — тихо проговорил Рой, — на десять меньше, чем у Бампа.

Сигара осветилась от долгой затяжки, потом погасла. От ее запаха у Роя разболелась голова. Судья молчал так долго, что Рой сомневался, услышит ли от него ответ. Он даже не был уверен, сидит ли Судья на месте, но потом подумал: «Да он на месте, я чувствую его запах. Он здесь, в темноте, и если я приду завтра, он все равно будет здесь, и через год — тоже».

— Тот, кто спешит обогатиться, не будет невинен, — проговорил Судья.

— Судья, мне тридцать четыре, скоро будет тридцать пять. Это не спешка, напротив, все очень медленно.

— Я слышал, ты ставил на скачках?

— Умеренно, не больше пары долларов на двух лошадей.

— Избегай азартных игр, как чумы. Они приводят к гибели. И сторонись свободных дам. «Держи нож у горла, если склонен к чревоугодию».

Рой слышал, как он открыл ящик стола и что-то вынул. Подавая это ему, Судья зажег спичку, чтобы Рой прочитал: «Проклятие венерических болезней». Он бросил брошюрку на стол.