Самоубийство исключается. Смерть в аренду (сборник)
Шрифт:
Его название, выведенное черной краской на грязно-желтом фоне, еще можно было различить на дверях одного из четырех домов, образовывавших ряд. Конторы помещались на пятом этаже, и из запыленных окон было вывешено объявление: «Сдается в аренду хорошее служебное помещение. Обращайтесь к смотрителю». Смотритель, небритый, с красными и подозрительными глазами мужчина в поношенной одежде, вышел из подвала на стук Маллета.
– Полиция? – недовольно переспросил он, когда Маллет назвал себя. – К нам уже приходили из полиции. Ничего не нашли.
– Все равно мне нужно посмотреть, если вы не возражаете, – ответил инспектор.
Они вместе поднялись по лестнице и вошли в опустевшую контору. Она состояла только из двух комнат, из мебели в них находились лишь два письменных стола и сейф, дверца которого была распахнута, обнаруживая пустоту внутри. Маллет быстро обошел помещение, в котором гулко разносились его шаги по непокрытому ковром полу. Смотритель наблюдал за ним из двери. В дальнем углу второй комнаты находилось окно, выходившее на задний двор. Маллет открыл его и спросил:
– Что это за окно?
– Пожарный выход. Они устроили его – англо-голландцы – после того, как здесь обосновались.
Инспектор высунулся из окна и внимательно посмотрел вниз на металлическую лестницу. Окно было расположено под таким углом, что его не могли видеть находившиеся в соседних домах. Стена дома № 3, возвышавшегося рядом, загораживала его от посторонних глаз. Стена здания напротив была глухая. Маллет задумался. Внизу должен быть Блэк-дог-корт, а оттуда, как он знал, есть проход на Флит-стрит. Получался хитро придуманный запасный выход – или вход. Маллет удовлетворенно кивнул и выпрямился.
– Вы увидели все, что хотели? – послышался голос смотрителя позади него.
– Я увидел все, что отсюда можно увидеть, – ответил Маллет, – но есть еще одна вещь, которую я также хотел бы увидеть, хотя ее сейчас здесь нет. Вы покажете мне ее?
– Что это?
– Зонт.
– О чем вы говорите? Какой зонт?
– Тот, что был забыт, когда съемщик последний раз уходил отсюда.
Смотритель вдруг безостановочно заговорил.
– Я ничего не знаю ни про какой зонт! – вскричал он. – Честно не знаю. Не пойму, к чему вы клоните, начальник. Я жил здесь сызмальства тридцать лет и никогда не видел никакого зонта. Спросите любого соседа, они скажут, какой я человек.
Между тем Маллет крепко, но деликатно взял его под руку и повлек вниз по лестнице.
– Зонт, – вкрадчивым голосом негромко сказал он, когда протесты смотрителя сменились хныканьем. – Такой хорошенький шелковый зонтик. Наверняка с широкой позолоченной ручкой. И инициалами. Или, возможно, с именем и адресом на ней. Да, конечно, с именем и адресом. Где он?
Они дошли до конца нижней площадки. Судорожным рывком смотритель высвободился из рук инспектора и исчез в своем темном жилье под лестницей. Послышался стук опрокидываемых стульев от суетливых движений, щелчок замка в двери, скрип открывающейся и закрывающейся дверцы шкафа, и смотритель вернулся, бледный от страха. Сильно трясущейся рукой он протянул детективу зонт, точно соответствующий описанию.
– Спасибо, – холодно сказал Маллет. – Это то, что я имел в виду. – Он осмотрел золотую полоску, украшавшую ручку. – Имя и полный адрес. Понятно. Как я и думал. Так-так.
– Я не хотел оставлять его себе, начальник, – начал оправдываться смотритель.
– Правда?
– Правда. Понимаете, дело было так. Англо-голландец не появлялся здесь два, три дня или больше, вот я и решил: просто поднимусь и посмотрю, все ли там в порядке. И нашел этот зонт вроде как отложенный за дверью. Я не смотрел, есть ли там имя на ручке или что-то еще. Я подумал: «Подержу-ка его у себя, пока тот не вернется». А потом приходила полиция. И тогда я посмотрел на него и, увидев, кому он принадлежал, струхнул. Я не знал, что с ним делать, и даже боялся сболтнуть, что он у меня.
Он тревожно всматривался в глаза Маллета, пытаясь понять, верит ли тот ему.
– Клянусь, начальник, я никогда не делал ничего дурного, – продолжил он. – Вот только что я вам рассказал, и все.
Маллет его оборвал:
– Довольно.
Услышанное могло и не могло быть правдой. Инспектор по опыту знал, какой страх испытывают представители некоторых классов ко всему, связанному с полицией, и не был готов доверять ему. Но теперь, когда он добыл важное вещественное доказательство, уже не имело большого значения, лгал этот человек или нет.
– Вы говорите об «англо-голландце», словно это одно и то же лицо. Означает ли это, что больше никто не пользовался этими конторами? – спросил инспектор.
– Поначалу, когда они вселялись, были двое или трое. Они то приходили, то уходили. После этого появлялся только один. Я никогда не спрашивал его имени, вот почему называю его англо-голландцем.
– Он приходил регулярно?
– Часто, но не каждый день. Появлялся утром, в десять часов или около этого, а уходил вечером. Я никогда не видел, чтобы он отправлялся на обед. Я всегда удивлялся, что он делает целый день один. И посетители к нему никогда не приходили.
Маллет достал фотографию из кармана и спросил:
– Похож ли он на этого человека?
Смотритель с сомнением вгляделся в снимок.
– Я немного близорук, – признался он. – Поэтому не стал бы клясться под присягой, что это тот самый человек.
– Но похож?
– Да, похож, это точно. Человек такого же типа, можно так сказать. Но просить меня, чтобы я поклялся…
– Я не прошу, – коротко сказал Маллет и ушел.
Несмотря на резкость слов, сердце его пело. Ибо снимок, который он показал смотрителю, был копией полицейской фотографии Колина Джеймса, а зонт, что он держал под мышкой, был зонтом Лайонела Баллантайна.
Фрэнк Харпер бесцельно прохаживался по Флит-стрит. Выражение его лица, когда он вошел в табачный магазин, было явно не такое веселое, какое обычно бывает у счастливо помолвленного молодого человека. Купив сигареты, он подумал, что слишком много курит. Уже не первый раз за последние несколько дней его посещала эта мысль, и все заканчивалось тем, что он покупал очередную пачку. Что бы ни подсказывал ему здравый смысл, в конце концов, последнее слово всегда оставалось за взвинченными нервами, заставлявшими его искать облегчение. Хотя он понимал, что облегчение будет временным, поскольку основная причина тревоги оставалась не устраненной. И она – эта причина – лежала у него в кармане уже два дня: письмо от любимой девушки, настойчиво задававшей один и тот же вопрос, на который он не мог ответить. А в это утро к письму добавилось еще одно с упреком, что он молчит. Он знал, что скоро придет новое послание и, возможно, более резкое, чем последнее. И он, совсем недавно вознесшийся на вершину счастья, теперь скатывался вниз к неизбежной размолвке или даже разрыву. «Если ты не скажешь, я не выйду за тебя замуж». Неужели дойдет до этого? Пожав плечами, он зажег сигарету. Ну что ж, чему быть, того не миновать. А пока ничего не поделаешь, остается только непрестанно курить и надеяться, что этого не произойдет. «Если девушка не доверяет мужчине, – с горечью думал он, – то… Но если мужчина не доверяет самому себе?»