Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»
Шрифт:
«На первоначальном этапе следствия, – вспоминал Кравец, – защищать Кондакова из Москвы приехал один из самых видных адвокатов СССР Кисинежский, участник Нюрнбергского процесса. Как-то он отвел меня в сторонку и сказал: «Знаете, я ведь, по большому счету, прилетел сюда, чтобы поинтересоваться судьбой Высоцкого. Он просил меня узнать: что ему грозит?» Я ответил адвокату, что в отношении Высоцкого уголовное дело будет прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления, потому что мы охотимся за мошенниками, а не за артистами. «Это деликатное и мудрое решение, – услышал я от Кисинежского, – я передам это Владимиру Семеновичу». Вскоре он улетел обратно в столицу, а вместо себя прислал другого защитника – Генриха Падву».
Генрих Падва так вспоминает, почему он оказался связан с ижевским делом: «Я отдыхал на
Я говорю: «Давай заедем!» В общем-то, хотел увидеть Валерия. Я с ним был ближе знаком, потому что он жил рядом, в Большом Сухаревском, бывал у меня, и я бывал у него. Но и Володю тоже надеялся увидеть.
Поднимаемся наверх, там большой длинный коридор. Спрашиваю: «Где комната Высоцкого?» Мне отвечают: «Дальше по этому коридору».
Направляюсь туда, навстречу издалека движется какая-то пара. Иду, не очень обращая внимания. И вдруг слышу: «Ну, туда-растуда! Вот это да!»
И, вот так растопырив руки, ко мне устремляется Володя: «Это же чудеса! Мы с Валерой идем и решаем: где бы нам найти Генриха – и вдруг ты!» – «А что такое?» – «Да понимаешь, вчера прилетел следователь из Ижевска»… Это 1979 год, вторая половина сентября. Прилетел следователь, и Володя начинает рассказывать про дело Василия Васильевича Кондакова. Времени не было, мы договорились, что я приду на вечерний спектакль. И весь этот спектакль мы с Валерием просидели в буфете, а Володя прибегал, как только не был занят на сцене. Речь шла о том, что происходит и что можно сделать. Володя все это рассказывал очень взволнованно, на таком накале!..
Вот так мы провели весь вечер…
Короче говоря, они меня уговорили взять на себя защиту Кондакова.
Володя, когда все это рассказывал, очень беспокоился и за Кондакова, и за администраторов, и за Валерия Янкловича. В общем, я понял, что он больше озабочен судьбой других, чем собственной. Он говорил, что все надо продумать: чем он сам может помочь, кто еще может вмешаться, что могу сделать я… Говорил очень заинтересованно, очень активно и очень, скажем так, альтруистически.
Так вот – выяснилось, что Кондаков был очень крупным администратором, очень талантливым человеком с точки зрения этого дела. В 1979 году он проводил в Ижевске концерты Толкуновой, Хазанова и Высоцкого. Кондаков обвинялся в том, что во время этих концертов происходил «съем денег». То есть продавалось билетов большее количество, отчитывались за меньшее – и часть денег присваивалась. Из этих денег выплачивались дополнительные суммы артистам, а часть денег присваивал Кондаков и еще группа администраторов. А так как к концертам Высоцкого имел отношение Янклович, то шла речь о его возможной причастности… Вот в чем суть дела. И я принял поручение.
В связи с этим стал довольно тесно общаться с Володей и Валерой, это конец семьдесят девятого – восьмидесятый год. Ну, а в общении знаете как – одно за другое цепляется, и мы встречались уже не только по этому поводу.
Я бывал на Таганке, на Малой Грузинской, Володя и Валера однажды были у меня. Мне это хорошо запомнилось. Началась беседа с того, как они на «Мерседесе» втиснулись в мою подворотню… А потом пошел такой очень нервный разговор. Володя расспрашивал, сам рассказывал… Не мог сидеть на месте, и было такое впечатление, что у него вся кожа горит… Ему было очень тяжело.
В последнее время ему вообще было исключительно трудно. Бывая у него, я заставал его в очень непростых состояниях. Что было, то было».
В мае – июле 1980 года в Ижевске проходил суд по поводу незаконных концертных отчислений. Председательствовавший на процессе судья Верховного суда УАССР Иван Тюрин вспоминал:
«Основная загвоздка была в том, что известных артистов и деятелей культуры, проходивших по делу в качестве свидетелей, мы не могли доставить в судебное заседание для дачи показаний. Мне даже пришлось выносить постановления об их принудительном приводе, но безрезультатно. Высоцкий прислал телеграмму, что болен, Толкунова телеграфировала, что выезжает на гастроли в Польскую Народную Республику, Любимов уехал в Англию, Хазанов никак оправдываться не стал – просто не приехал. Тогда мы начали обсуждать сложившуюся ситуацию с обкомом. Они, в свою очередь, связались с высокопоставленными партийными работниками из Москвы, и те дали установку: рассматривать дело без артистов. Что ни говорите, а эстрадные звезды пользовались покровительством».
У судей на процессе, понятно, была установка: знаменитостей к уголовной ответственности не привлекать, только пусть вернут «левые» гонорары и могут продолжать свои концерты все с той же «черной кассой». Всех администраторов все равно не пересажаешь, но острастку им дать надо.
Подсудимые, понятно, такой установки не разделяли и безуспешно добивались, чтобы рядом с ними в зале суда находились Высоцкий, Толкунова и Хазанов. Вот выдержки из стенограммы суда:
«Шиманский: Почему не привлечены к уголовной ответственности главные виновники преступления: Высоцкий и Янклович?
Кравец: В обвинительном заключении имеется на то ссылка».
Из-за решетки свидетелю Николаю Тамразову один из администраторов выкрикнул:
«Передайте Высоцкому: пусть башли привезет сюда! А то выйду и взорву его вместе с «Мерседесом»!»
Девять обвиняемых получили от 3 до 10 лет заключения с конфискацией имущества. Кондаков получил по максимуму – 10 лет колонии усиленного режима. Он умер в заключении в 1988 году, когда то, чем он занимался большую часть жизни, уже фактически не считалось преступлением, когда появились и кооперативы, и первые индивидуальные частные предприниматели. В этом – трагедия таких несомненно талантливых людей, как Василий Васильевич Кондаков, многим великим артистам обеспечивший весьма достойное существование, а на свою долю получивший смерть на тюремных нарах. То, чем занимался Кондаков и другие подпольные дельцы шоу-бизнеса, в цивилизованном западном мире никогда не считалось преступлением. Там такие люди называются продюсерами или импресарио. В СССР же они вынуждены были действовать подпольно, причем все они ходили под расстрельной статьей – хищение социалистической собственности в особо крупных размерах. Даже за контрабанду наркотиков давали меньше, и там расстрельная статья отсутствовала. Все это приводило к тому, что подпольный шоу-бизнес неизбежно криминализировался. Такая тенденция, кстати сказать, прослеживается и в мире свободного предпринимательства, где шоу-бизнес является одним из объектов пристального внимания мафии. В СССР же весь шоу-бизнес был, по сути, нелегален и потому обречен на тесное сращивание с мафиозными группировками. Позднее, с приходом перестройки и последующим крахом СССР, часть бывших концертных администраторов и артистов оказалась на руководящих постах в мощных мафиозных сообществах, некоторые из которых существуют и в наши дни. Но Высоцкий до этих времен не дожил, а если бы дожил, боюсь, песни писать и петь перестал. Тогда, в 70-е, как мне кажется, Владимир Семенович во все мафиозные схемы, связанные с шоу-бизнесом, посвящен не был. Он знал, конечно, что ему платятся «левые» гонорары и что значительная часть выручки за концерты идет администраторам, но как дальше распределяются деньги, в какие структуры и на какие цели идут, не имел никакого понятия. И с Кондаковым-то он познакомился только незадолго до смерти в связи со злосчастными ижевскими концертами.
Генрих Падва так вспоминал об Ижевском процессе: «Для Кондакова дело кончилось не очень хорошо: его осудили по ряду эпизодов. Но, к счастью, все связанное с концертами Высоцкого суд отбросил. Было признано, что ничего криминального там не происходило, имя Валерия Янкловича было полностью реабилитировано. И, естественно, имя Владимира Высоцкого. А ведь нашлись люди, которые хотели Высоцкого очернить. Например, следователь Кравец, который оказался на редкость необъективным человеком. Но у него ничего не получилось».
Тут либо память подвела Генриха Павловича, либо сказалась извечная неприязнь адвоката к следователю. Из материалов дела хорошо видно, что следователь Кравец никакой излишней самодеятельности в Ижевске себе не позволял и послушно выполнил указание сверху о том, чтобы не предъявлять обвинений Высоцкому и другим артистам, а также администратору Таганки Янкловичу – чтобы не подставлять известный театр.
По свидетельству Падвы, «закончилось дело за двадцать дней до смерти Володи. Я ехал из аэропорта Домодедово и заскочил на Таганку. Хорошо помню, что это было пятого июля. Володя торопился на концерт, мы встретились буквально на мгновенье…