Самозванец и гибельный младенец
Шрифт:
Плюгавец Спирька закудахтал-захихикал, кузнец смотрел на Бессонка, вроде и в самом деле ждал ответа, однако мысли его и читать не нужно: заметно было, что прячет усмешку в усы. Очень захотелось Бессонку взглядом уложить верзилу на землю, чтобы не задавал издевательских вопросов, но он пересилил себя.
– Ты пояснил бы, дядя Гатило, почему мне не нужно рыцарский доспех надевать, – выдавил из себя, потупив опасные свои глаза.
– Аль не понял? Тебе, уж не знаю как, достался доспех старого шляхтича-гусара, убитого покойным отцом твоим Сопуном – да будет земля пухом твоему храброму отцу! Небось, и седло тоже?
– Есть и седло там, большое…
– А к седлу сзади вроде как крылья приделаны?
– Есть такие, с гусиными да индюшачьими перьями, только обломано одно…
– А ты, небось, мечтаешь в войско царя Димитрия пойти? Правда ведь? А если явишься к царю в таком виде, то увидят там тебя польские гусары, кои царю Димитрию служат, увидят – и порешат на месте, оком мигнуть не успеешь.
– За что же? – насупился Бессонко.
– А за то! За то, что их товарища-гусара убил, а то и пуще того – мертвого ограбил. А тебе крыть и нечем будет, парень.
– Так что же делать? – Бессонко готов был уже расплакаться, однако сдержался и состроил умильную рожицу. – Посоветуй, именем Велеса тебя прошу, кузнец-хитрец.
– Именем Велеса, говоришь? – покосился на него кузнец и снова спрятал ухмылку в бороду. – Ну, ну… Уж если так, заради Велеса, то посоветую. В первую голову, сей шлем тебе не надобен. Если хочешь подберу я тебе из таких, каковые у русских ратников в почете – мисюрку или шишак, а если правду сказать, так тебе и по возрасту, и по чину подходит какая-нибудь железная шапка еще попроще.
Бессонко разочарованно хмыкнул. Кузнец услышанный им звук принял за согласие и продолжил:
– Слышь, паренек, если заменишь приметный немецкий шлем, сможешь напялить часть доспеха: нагрудник и наплечники, к примеру, еще ратные рукавицы присовокупить, если есть такие. Теперь сие полудоспех называется. А набедренники нынче не в чести у ратного люда, равно как и поножи. Найди лучше хорошие, крепкие сапоги, а я, если захочешь, сделаю им оковку на пятках и носках, чтобы дольше носились. Седло еще, говоришь? Если уж непременно приспичило тебе ехать на большом гусарском седле, то спили и выбрось крылья, и чтобы и следов от них на седле не осталось. Понял?
Бессонко кивнул. Грустно ему было: ведь только что рассеялся в воздухе выметанный им образ себя самого, повзрослевшего, всего в железе, верхом на Савраске и с грозным взором из-под забрала. Заставил себя спросить:
– А есть ли у тебя чем немецкий шлем заменить?
– Сейчас поищем…
Кузнец присел на корточки и принялся ковыряться в куче ржавого железа. Тут уже и Домовой дедушка не выдержал и просунул круглую усатую головку между онучей подростка. Наконец Гатила со звоном извлек на свет Божий железную шапку, показавшуюся Бессону в сравнении даже и с исковерканным рыцарским шлемом довольно убогой. Кроме того, он сразу приметил, что и этот шлем пострадал в бою: наушник имелся только один, а проволочная сеть, защищающая сзади шею, порвана и измята.
– Ну, да, да… – прищелкнул языком кузнец. – Сия ерихонка тоже починки требует. Ничего страшного: левый наушник выкую заново и приварю, а бармицу переберу и скреплю: есть у меня подходящая проволока. Ржавчину отчищу, сие само собою.
– Выходит, дядя Гатило, эта, что из проволоки, бармица, слабенькой оказалась?
– А чего ж ты хотел, парень, от переплетенной проволоки? От легкого посеку она тебя защитит, а тут, видать, супротивник от души приложился тяжелым палашом. А ты шею не подставляй! В бою во все стороны зыркать надобно!
– Ясно, – протянул Бессонко, взглянул на кузнеца и тут же понял, что тот начнет сейчас вилять и хитрить. – Давай теперь договариваться, дядя Гатило.
– А чего там договариваться, парень? – весело ответил кузнец. – Я тебе – ерихонку, уже починенную, само собою, ты мне – своего железного калеку и гривенник… нет, два гривенника сверху. Я, знаешь ли, охотнее беру московскими деньгами.
– Не обижай, Гатило, сироту! – встрял тут Спирька. – Ишь, цену какую запузырил за свое ржавье…
А тут еще кот принялся тереться об ноги Бессонка, мурлыкать, и тот расслышал, что Дедушка просит починить рыцарский шлем для него, а ерихонку для себя, и еще советует не скупиться, ведь на войне денег не в пр-р-рим-м-мер-р больше добудем-м-м, м-м-у-рр…
– Да уберите отсюда эту свою нечисть! – вспылил вдруг кузнец. – У нас тут и своей хватает, а сей твой котяра еще цену мне сбивает.
Кот фыркнул возмущенно и укрылся за Бессонкой, а тот хотел было пояснить, что это всего лишь Домашний дедушка и что он невредный, и уж во всяком случае цену не сбивает… Сумел промолчать, а потом сказал:
– Давай лучше так, дядя Гатило. Чинишь мне оба шлема. А тогда какая будет твоя цена?
– Полтина тогда за все.
Тут Спирька принялся упорно и столь страстно торговаться, словно его кровными придется расплачиваться, а Бессонко наклонился и принялся гладить по головке кота: за свои воинские подвиги да за свои бездомные невзгоды не заслужил разве славный старичок немецкого железного горшка на голову?
– Ладно, сорок копеек, – заявил наконец кузнец. – Больше не уступлю. Приедете через неделю. Только добавочное имею условие: привезите мне чернеца, что у вас живет. У меня на него большая надежда.
– Да уехал отец Евстратий, давно уже укатил вместе с подорожными купцами. Мы ему ноги подлечили, он и уехал. А тебе чего от него надобно, Гатило?
– Жаль… Придется с батькой Федотом договариваться, с приятелем твоей хозяйки. Авось хоть он побрызжет двор святою водой, отчитает да нечистую силу прогонит. А то уже спасу нет.
– Нечистая сила? – испугался Спирька. – У отца Евстратия святой воды так уж точно не было с собою, ограбили злодеи страдальца подчистую… А какая явилась на тебя напасть, Гатило?
– Да зачем без толку языком-то молоть, коль ушел от вас чернец? Упырь завелся у меня на хуторе, упырь. Сначала из домашних моих кровь высасывал, так я его шуганул серебряной пулей. Он тогда за скотину принялся. Неужто ты не заметил, Спирька, что мои псы не лают?
– И то… – ахнул плюгавец и даже присел от испуга.