Самозванец
Шрифт:
— Извольте… я готов ехать, когда вы назначите…
— Благодарю вас… Если вы считаете себя у меня в долгу, то теперь мы квиты, — сказал с чувством, пожимая руки Николая Герасимовича, Сергей Павлович Долинский.
V
ПОЕДИНОК
Владимир Игнатьевич уже третий день скучал в своем добровольном заключении — в прекрасном доме своего имения — ис нетерпением ждал освобождающей его телеграммы Николая Герасимовича Савина.
Нарочный по несколько раз в день ездил в шарабане на станцию железной дороги справляться, не пришла ли депеша, а Неелов, обыкновенно стоя с биноклем у окна своего кабинета, пристально смотрел на видневшуюся дорогу, по которой он должен был возвратиться в усадьбу.
На третий день утром он увидал, что нарочный возвращается не один, рядом с ним сидел какой-то господин, судя по костюму.
Расстояние не позволяло даже в бинокль разобрать, кто это.
«Уж не сам ли Савин? — мелькнуло в голове Владимира Игнатьевича. — Может, дружище везет радостную весточку, что неприятель выступил из Москвы вместе с пленницей… Это было бы совсем по-дружески».
Шарабан сделал поворот в аллею, ведущую к дому, и скрылся из виду Неелова.
Тот бросил на стол бинокль и стал нервною походкою ходить по кабинету, а затем вышел и через амфиладу комнат отправился в переднюю встретить прибывшего гостя.
Шарабан в это время остановился у подъезда и перед Владимиром Игнатьевичем совершенно неожиданно для него предстал Сергей Павлович Долинский.
«Прислан для переговоров…» — мелькнуло в уме быстро оправившегося от неожиданности Неелова, и он с любезной улыбкой приветствовал Долинского.
— Здравствуйте… Какими судьбами! Вот не ожидал…
— Я к вам по делу… — сдержанно-холодно сказал Сергей Павлович, едва притрагиваясь к поданной ему Владимиром Игнатьевичем руке.
— Милости просим… милости просим, — заторопился Неелов. — Пожалуйте ко мне в кабинет.
Долинский снял пальто и последовал за хозяином.
— Чем могу служить? — спросил Владимир Игнатьевич, когда он вошел в кабинет. — Прошу садиться.
Сергей Павлович не слыхал или сделал вид, что не слышит последнего предложения.
— Я приехал спросить вас о ваших намерениях относительно Любовь Аркадьевны Селезневой.
— По какому праву… У вас есть доверенность от ее родителей?
— Нет, у меня нет никакой доверенности, и спрашиваю я вас не от лица ее родителей, а лично от себя.
— По какому праву, в таком случае, еще раз спрошу вас я?
— По праву человека, который любил ее, предлагал ей руку и сердце, но которому она отказала из-за вас…
— И совершенно напрасно! Я никогда не собирался жениться на ней, — отвечал спокойно Неелов.
— Это ложь! У меня есть ваши к ней письма…
— А, вот насколько вы с ней близки! — заметил Владимир Игнатьевич, нимало не смущаясь.
— Дело не в близости, а в правде…
— В таком случае выслушайте меня, не горячась. Надо вам сказать, что жизнь я вел всегда бурную, полную чувственных наслаждений. Затем дела мои расстроились. Приходилось решиться брать жену с деньгами. Любовь Аркадьевна, кроме того, хороша собой и одно время мне казалось, что я даже люблю ее. Но когда она согласилась бежать со мной, пыл этот прошел, а изменившиеся обстоятельства дали мне возможность вдуматься. Какой я ей муж? Ведь этот брак был бы и ее и моим несчастьем. А главное, теперь я дешево своей свободы не отдам!
— Но ведь вы ее скомпрометировали и обязаны…
— Повторяю, я не женюсь и ради себя, и ради нее.
— В таком случае, я вас заставлю.
— Вы?!
— Да, я…
Неелов презрительно расхохотался.
Настойчивость этого «адвокатишки», как он мысленно называл Долинского, начинала его раздражать.
— Да, именно я… — повторил твердо и решительно Сергей Павлович.
— Не пригрозите ли вы мне дуэлью? — иронически заметил Неелов.
— Да, я требую удовлетворения.
— По какому праву, за чужую вам женщину?
— Не за нее, а за ваш презрительный смех, который я считаю оскорбительным.
— Это другое дело. Но сперва смотрите…
Владимир Игнатьевич вынул из ящика письменного стола заряженный револьвер и, прицелившись в окно в сидевшего беззаботно шагах в двадцати на крыше воробья, выстрелил.
Воробей мгновенно свалился.
— Посмотрите и вы, — ответил хладнокровно Сергей Павлович, для которого стрельба и охота были любимой забавой.
Он взял из рук Владимира Игнатьевича револьвер и подойдя к окну, мимо которого в это время пролетала ласточка, поднял руку. Курок щелкнул и ласточка тотчас упала мертвою на землю.
— Хорошо!.. — сказал Неелов. — Но где же мы будем драться, один на один… Ведь это против всяких правил.
— Не беспокойтесь, все предусмотрено.
— Как так?
— На станции дожидаются окончания моих с вами переговоров Николай Герасимович Савин и два моих товарища, из которых один доктор. Савин охотно будет вашим секундантом.
— Однако, вы предусмотрительны, — сквозь зубы проворчал Владимир Игнатьевич.
— Пошлите за ними экипаж, — продолжал Сергей Павлович, пропуская мимо ушей это замечание.
— В таком случае, я сейчас распоряжусь.
Владимир Игнатьевич дернул сонетку.
— Четырехместную коляску отправьте сейчас на станцию за господами, — отдал он приказание явившемуся на звонок слуге.
— Теперь все-таки садитесь, — сказал Неелов Долинскому, когда слуга удалился, а сам стал ходить по кабинету.
Сергей Павлович сел.
— А вы послушайте мои условия: стрелять в вас я буду, но убить не убью, а только раню, потому что рана облегчит ваше дело женитьбы на Любовь Аркадьевне.
— Говорю вам, что я не женюсь… А вас убью… — сказал на ходу Неелов.
— Это — как решит Бог, — отвечал Долинский.
Владимир Игнатьевич вдруг остановился против него.
— К чему же такое великодушие?.. Если вы меня убьете или искалечите, честь вашей будущей жены будет восстановлена и вы можете спокойно на ней жениться.
— Увы, — вздохнул Сергей Павлович, — она не любит меня, а любит вас…
— Вот как! — заметил Неелов и стал снова ходить по кабинету. Наступило молчание.