Самозванец
Шрифт:
После отрицательного ответа на первый вопрос о виновности, судебный следователь прямо обратился к Сиротинину с вопросом:
— Не подозреваете ли вы кого-нибудь?
— Нет! — также прямо и решительно отвечал Дмитрий Павлович.
Следователь начал расспрашивать его относительно порядка приема денег в конторе, ежедневной проверки кассы, присутствии при этом тех или других лиц.
Сиротинин подробно и ясно дал об этом обстоятельное показание.
— Во время поверки, когда она производилась в присутствии молодого Алфимова, не давал ли он вам каких-либо поручений, требовавших вашего ухода из кассы?
— Это случалось… Он иногда требовал ту или другую из конторских книг, которые хранились в другой комнате.
— Не думаете ли вы, что в это время… — начал было следователь.
— Нет, я этого не думаю!.. — с жестом негодования перебил его Дмитрий Павлович.
Следователь посмотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Но вы сами, надеюсь, понимаете, что если не будет сыскан виновник растраты той суммы, которая не могла быть прочтена, то этим виновником… окажетесь вы?..
— Я это знаю, — вздохнул Дмитрий Павлович.
— А между тем поведение с ключом вашего молодого хозяина мне кажется подозрительным… Ручаетесь ли вы, что в то время, когда он удалял вас из кассы, несколько пачек кредитных билетов не переходило в его карманы…
— Это немыслимо! — воскликнул Сиротинин. — Он пайщик конторы, и исчезнувшие деньги или то есть известная часть их, принадлежит и ему… Он был, кроме того, всегда ко мне так добр и любезен…
— Все это так… Я высказал лишь мои соображения, — заметил судебный следователь и этим окончил первый допрос обвиняемого в растрате кассира.
Когда солдаты увели арестанта, следователь довольно долго глядел на затворившуюся за ним дверь.
— Да! — воскликнул он вслух, — во всю мою долгую практику я первый раз вижу безусловно честного человека в арестантском халате, под тяжестью позорного обвинения… Я ему даже не могу помочь… Он сам не хочет помочь себе… Все улики против него, а участившиеся за последнее время растраты кассирами не дают мне права даже на освобождение его от суда… Только чудо может спасти его… Будем же ждать этого чуда.
На другой же день после первого допроса обвиняемого судебный следователь вызвал к себе для допроса обоих Алфимовых, назначив, однако, им разные дни.
Первым по повестке вызывался Корнилий Потапович, а через день после него был назначен допрос Ивана Корнильевича.
Старик Алфимов вкратце рассказал историю обнаружения растраты, о его предложении Сиротинину выдать ему обязательство на растраченную сумму, обеспечив его всем своим имуществом, и оставить занятия в конторе без суда, и отказ Дмитрия Павловича от этого.
— Я не ожидал от него такой наглости и закоснелости, — заключил он.
— А, быть может, это только доказывает, что он не виноват? — уронил следователь.
Корнилий Потапович посмотрел на него вопросительно-недоумевающим взглядом.
— Если бы не полная очевидность его вины, господин следователь, я сам первый бы готов был стоять за него горой.
— Вследствие чего?
— А вследствие того, что до момента обнаружения растраты считал его честнейшим и аккуратнейшим из моих служащих. Он с такою точностью и идеальной честностью исполнял несколько моих провинциальных поручений, что я стал верить в него, как в самого себя.
— И эти поручения были связаны с находившимися у него на руках денежными суммами?
— Конечно.
— Суммы эти превышали сумму приписываемой ему растраты?
— В десять раз, если не более…
— Мог он воспользоваться при исполнении поручения хоть частью денег так, чтобы это ускользнуло от вашего внимания при поверке?
— О, конечно, он мог войти в сделку и нажечь меня на большую сумму на законном основании… Я выбрал его для этих поручений как рекомендованного прекрасно его бывшим начальством, а по выполнении поручений при освободившемся месте кассира я поручил ему кассу и думал, что я могу теперь спать спокойно… Кто мог думать, что его добросовестность и аккуратность были лишь лицемерием…
Корнилий Потапович вздохнул.
— Вы поручали вашему сыну оставлять у Сиротинина ключ от кассы после дневной проверки? — спросил следователь.
— Нет… Это было опрометчивостью с его стороны, за которую он и поплатился имущественно…
— То есть как?
— Все недостающее он заплатит из своего капитала, вложенного в дело.
— Вы ему сказали об этом?
— Да.
— И что же он?
— Он тотчас же согласился и предложил сделать это даже сейчас.
— Кто теперь заведует кассой?
— Мой сын.
На этом допрос старика Алфимова был окончен.
Он не поколебал мнения судебного следователя в невиновности Дмитрия Павловича Сиротинина, но уже окончательно убедил его в ней состоявшийся через день допрос Ивана Корнильевича.
Судебный следователь как-то невольно принял против него более строгий тон, и смутившийся при первом появлении в камере следователя молодой человек смутился и растерялся еще более.
— Во время проверки кассы лично вами без вашего отца не давали ли вы Сиротинину таких поручений, которые заставляли его удаляться из помещения кассы?
— Не помню…
— Припомните…
— Кажется, что нет.
— Вы говорите правду?
— Да… — через силу произнес с дрожью в голосе Иван Корнильевич.
— Кто мог, кроме Сиротинина, совершить эту кражу?
— Не знаю…
Кроме этих односложных ответов: «да» и «нет», «не помню» и «не знаю», от молодого Алфимова добиться нельзя было ничего.
«Вот настоящий виновник! — решил следователь, отпустив этого свидетеля. — Но как обличить его? Вот вопрос!»