Самозванец
Шрифт:
Иван Корнильевич вздрогнул.
Это, как и все его смущение, не ускользнуло от зоркого глаза Корнилия Потаповича.
Ему теперь не надо было и ревизии.
Он знал заранее, что найдет в кассе в отсутствие сына.
Не знал только суммы недочета, но сумма в этом случае была безразлична.
Не надо думать, что происходило это безразличное отношение к сумме со стороны старика Алфимова в силу перевеса нравственных соображений, — нет, он даже теперь, решившийся расквитаться со старыми долгами, далеко не был таким человеком.
Не надо забывать, что у Ивана Корнильевича в деле был свой капитал, и Корнилий Потапович был уверен, что недочет, и прошлый, и настоящий, не превысит его, такой недочет не мог бы остаться незамеченым им.
Значит, деньги Корнилия Потаповича были целы.
Что же касается до решения сквитаться со старыми долгами, то взятые им у дочери своего барина сто тысяч рублей, принадлежащие по праву Елизавете Петровне Дубянской, даже со всеми процентами составляли небольшую сумму для богача Алфимова, и душевное спокойствие, которое делается необходимым самому жестокому и бессердечному человеку под старость, купленное этой суммой, составило для Корнилия Потаповича сравнительно недорогое удовольствие.
Он имел возможность себе его доставить.
— Так сегодня поезжай с курьерским… — сказал старик Алфимов.
— Слушаюсь-с.
Корнилий Потапович начал объяснять подробно суть поручения, даваемого им Ивану Корнильевичу, и давать некоторые советы, как вести себя и что говорить при тех или других оборотах дела.
Иван Корнильевич внимательно слушал.
Наконец старик кончил и взглянул на часы.
— Однако, мне пора по делу… Так сегодня, с курьерским…
— Слушаюсь-с.
Корнилий Потапович и Иван Корнильевич вдвоем вышли из кабинета.
Первый уехал из конторы, а второй вернулся в кассу.
XXVIII
ОЧНАЯ СТАВКА
Подозрения, высказанные графом Сигизмундом Владиславовичем и подтвердившиеся для Корнилия Потаповича при последней беседе с сыном, — оправдались.
При произведенной единолично стариком Алфимовым во время отсутствия сына проверке кассы обнаружился недочет в семьдесят восемь тысяч рублей.
«Вовремя надоумил граф, спасибо ему…» — подумал Корнилий Потапович, окончив тщательную проверку и убедившись, что цифра недочета именно такая, ни больше, ни меньше.
«Ведь времени-то прошло со дня его заведывания всего ничего… Эдак он годика в два и себя, и меня бы в трубу выпустил… А теперь не беда… Пополню кассу из его денег… сто двадцать тысяч, значит, вычту, а остальные пусть получает, а затем вот Бог, а вот порог… На домашнего вора не напасешься…»
«Но нет, этого мало… — продолжал рассуждать сам с собою, сидя в кабинете после произведенной поверки кассы и посадив в нее артельщика, Корнилий Потапович, — надо его проучить, чтобы помнил…»
Он провел рукою по лбу, как бы сосредоточиваясь в мыслях. «Надо освободить и вознаградить Сиротинина…» Вдруг он вскочил и быстро, особенно для его лет, заходил по кабинету.
— Да, так и сделаю… — сказал он вслух, вышел из кабинета а затем и из конторы.
Он прямо поехал к судебному следователю, производившему дело о растрате в его конторе.
Следователь в это время доканчивал допрос вызванных свидетелей.
Старику Алфимову пришлось подождать около часу, несмотря на посланную им визитную карточку.
Наконец его пригласили в камеру судебного следователя.
— Чем могу служить? — спросил сухо последний.
Бывший весь на стороне Дмитрия Павловича Сиротинина, он инстинктивно недружелюбно относился к этим «мнимо потерпевшим» от преступления кассира.
— Я к вам по важному, экстренному делу…
— Прошу садиться…
Корнилий Потапович сел на стул.
— Видите ли что…
— Опять растрата?.. — перебил его судебный следователь.
— Да… Нет… — смешался старик… — Совсем не то… У меня есть к вам большая просьба.
— Какая?
— Вызовите меня и моего сына для очной ставки с Сиротининым.
— Это зачем?.. — вскинул через золотые очки удивленный взгляд на Алфимова судебный следователь.
— Это необходимо…
— Но…
— Без всяких «но». Арестант Сиротинин категорически отказался заявлять на кого-либо подозрение в краже денег из кассы, признал, что действительно получал от вашего сына ключ от нее, следовательно, ни в каких очных ставках надобности не предвидится…
— Но я говорю вам, что это необходимо…
— А я попрошу вас не вмешиваться в производимое мною следствие.
— Но Сиротинин не виновен…
— Что-о-о?! Как вы сказали?.. — воскликнул следователь.
— Я сказал, что Сиротинин не виновен…
— Вы открыли вора?..
— Да… — чуть слышно произнес Корнилий Потапович.
— И он?..
— Мой сын…
— Он сознался?
— Нет, но он сознается при вас, и при мне, и при Сиротинине, здесь, на очной ставке… У меня в руках доказательства…
— И вы хотите начать дело против него?
— Нет… Я хочу, чтобы урок для него был памятен…
— Это другое дело… Хорошо… Ваш сын в Петербурге?
— Нет, он в Варшаве, но будет здесь послезавтра.
— В таком случае, я вызову вас повестками через два дня…
— Благодарю вас.
Корнилий Потапович простился со следователем, который на этот раз любезно протянул ему руку и очень ласково сказал:
— До свидания!..
— Повестки вы пришлете ранее?
— Повестки вы получите завтра.
Старик Алфимов вышел.
«Надеюсь, это будет ему уроком… Несчастному еще сидеть три дня… Ну, да ничего… Упал — больно, встал — здоров… Чутье, однако, не обмануло меня, Сиротинин не виновен… То-то обрадуется его невеста, эта милая девушка», — думал между тем судебный следователь, когда за Алфимовым захлопнулась дверь его камеры.