Самозванец
Шрифт:
Странные чувства овладели Дмитрием Павловичем.
Ему казалось, что он едет по незнакомому ему городу, и он с любопытством рассматривал Литейную, Сергиевскую и даже Гагаринскую улицы, которые знал очень хорошо, постоянно живя в этих местах.
Заключение в одиночной камере точно заставило его все забыть.
Арестанты дома предварительного заключения лишены даже удовольствия пройтись из тюрьмы в камеры судебных следователей по городу, так как камеры эти помещаются в здании суда, а между последним и «домом предварительного
В квартире Анны Александровны Сиротининой не только не знали об освобождении Дмитрия Павловича из-под ареста, но даже не предполагали такой быстрой возможности этого, скажем более, почти перестали на это рассчитывать.
Это бывает всегда с людьми, чего-нибудь сильно желающими и особенно твердо на желаемое надеющимися, даже уверенными в исполнении. Из малейшей отсрочки у них наступает реакция, и надежду снова вытесняет сомнение.
Некоторое промедление вследствие просьбы Кирхофа, допущенное в деле, привело в пессимистическое настроение сперва Анну Александровну, а затем это настроение передалось Елизавете Петровне.
Последняя, впрочем, боролась с возникающей в ее сердце безнадежностью и старалась утешить себя, что такие дела не делаются вдруг, но вчерашнее сообщение Сиротининой окончательно встревожило ее.
Анна Александровна вернулась со свидания с сыном совершенно расстроенной.
— Все кончено!.. — вошла она в гостиную и бессильно опустилась на диван.
— Что кончено? — с тревогой в голосе спросила молодая девушка.
— Завтра его опять вызывают к следователю…
— Что ж из этого?
— Он говорит, что это, вероятно, для заключения следствия, после чего передадут дело в суд для составления обвинительного акта, и всему конец.
Дмитрий Павлович действительно полагал, что вызов к следователю имеет эту цель, так как, известно читателю, не придавал никакого значения хлопотам своей матери и невесты, хотя и не говорил им этого.
«Пусть себе утешаются… Легче таким образом свыкнуться с горем», — думал он.
— Ужели все кончено?.. Это он так сказал?
— Нет, он не сказал… Это я от себя… Что ж тут себя утешать, ведь, конечно, все кончено… Присяжные обвинят…
— Это еще неизвестно… Куда же запропастился Савин?
— Куда запропастился… — с горечью сказала Сиротинина. — Никуда не запропастился, а поделать ничего не может…
— Я завтра же поеду к Долинскому, а через него разыщу Николая Герасимовича.
— Все по-пустому…
— Как знать!
— Да уж чует мое сердце материнское, быть беде… Утешались мы с тобою, моя горемычная, как малые дети…
На другой день утром Елизавета Петровна Дубянская, однако, все-таки поехала к Сергею Павловичу, но не застала его дома. Ей сказали, что он будет не ранее шести часов вечера. С этою вестью она вернулась домой.
— Это ужасно, как на зло, куда-то уехал с самого утра, — волновалась молодая девушка.
— Э, матушка, у него не одно наше дело… Да и дело-то какое, безнадежное… — с отчаянием махнула рукой старушка.
Они обе сидели в кабинете Дмитрия Павловича.
— А я все-таки вечером съезжу…
— Поезжай.
В это время в передней раздался сильный звонок. Обе женщины вздрогнули.
XX
СТАРЫЙ ДОЛЖНИК
— Матушка-барыня, матушка-барышня, молодой барин… — как сумасшедшая вбежала в кабинет прислуга.
— Что ты плетешь?.. Какой молодой барин?.. — воскликнула Елизавета Петровна.
Пораженная известием Анна Александровна молчала.
— Барин, молодой барин, Дмитрий Павлович… Со стариком каким-то!.. — воскликнула прислуга и выбежала из комнаты.
— Верно, опять обыск… — с отчаянием заметила Сиротинина. Обе женщины, однако, поспешили в гостиную.
— Мама… Лиза… — бросился к ним с радостной улыбкой Дмитрий Павлович.
— Митя… Дмитрий!.. Ты! Ты!.. — в один голос вскрикнули Сиротинина и Дубянская.
— Я, мои дорогие, я… опять около вас… дома…
— Свободен?
— Свободен.
— Митя, голубчик… — пошатнулась и чуть было не упала Анна Александровна.
Сын поддержал ее и бережно довел до кресла. Старушка неудержимо рыдала.
— Мама, что с тобой, мама?..
Анна Александровна перестала плакать.
— Ничего, родной, ничего, это с радости… Не выдержала… Поцелуй свою невесту…
— Лиза, дорогая…
— Дмитрий…
Молодые люди упали друг другу в объятия.
Корнилий Потапович стоял вблизи двери и смотрел на эту сцену. В первый раз в его жизни в его сердце зашевелилось человеческое чувство — чувство умиления.
Когда первые волнения встречи прошли, он выступил вперед.
— Позвольте и мне принять участие в вашей семейной радости, — сказал он неподдельно растроганным голосом.
— Корнилий Потапович, батюшка!.. — воскликнула Сиротинина.
— Извините, взволновавшись, мы вас и не заметили, — спохватилась Елизавета Петровна.
— Что за извинения?.. Когда тут замечать было… Не до меня вам… Я знаю…
— Садитесь, — предложила Дубянская. Старик Алфимов сел.
Елизавета Петровна и Дмитрий Павлович тоже присели на диван.
— По моей страшной вине, сын ваш был оторван от вас, — обратился Корнилий Потапович к Сиротининой, — мне самому и хотелось вам возвратить его… Честным человеком вошел он в тюрьму и еще честнее вышел оттуда… У меня нет сына, но позвольте мне в нем видеть другого.
— Как нет сына? — воскликнула Анна Александровна.
— Так, нет… Иван оказался вором, за которого пострадал неповинно Дмитрий Павлович.
— Что вы!
— Он сегодня сознался у следователя… Я немедленно выдам ему капитал и поведу один мою банкирскую контору, сын ваш мне будет главным помощником и кассиром, он уже согласился на это…