Самозванец
Шрифт:
Она с мольбой подняла на него свои темно-голубые, полные слез глаза и, кажется, готова была признаться во всем, если бы в эту минуту не вошла Ястребова с Елизаветой Петровной. Аркадий Семенович спустил дочь с колен и поспешил навстречу вошедшим.
— Я пришла представить вам и вашей дочери Елизавету Петровну Дубянскую, — сказала Зиновия Николаевна. — Дай Бог, чтобы она нашла в вашем доме защиту и сочувствие, в которых она так нуждается, со своей же стороны она постарается заслужить вашу общую любовь исполнением своих обязанностей.
Аркадий Семенович без всяких церемоний протянул руку молодой девушке и ласково сказал:
— Я уже вас знаю по слухам… Читал ваш процесс. Как я глубоко сочувствую вам… Насколько будет возможно, постараемся, чтобы у нас было вам хорошо. Но, Зиновия Николаевна, каков наш Долинский? Этот процесс сделал сразу ему имя.
— Да, действительно, он говорил очень хорошо и основательно изучил дело. Я ему устроила на днях еще одно очень громкое дело.
— Вы?!
— Да, я…
— Каким образом?
— Он будет защищать Савина!
— Это того претендента на болгарский престол? Но неужели и его оправдают?
— По тем делам, в которых его обвиняют здесь, в России, его должны оправдать. Он в них неповинен.
— Да, несомненно, это будет громкое дело.
— Только по имени подсудимого.
— А вы почем знаете?
— Я сирота и росла и воспитывалась в доме его родителей.
— А… Говорят, он красив?
— Очень.
— Ну, исполать [1] вам, что заботитесь о нашем Сергее Павловиче, он друг моего сына, друг нашего дома, а мое желание, чтобы он стал еще ближе.
1
Хвала, слава, спасибо.
При этих словах он любовно посмотрел на дочь, ясно давая понять, на что он намекает.
Елизавета Петровна поняла, что будет в этом доме между двух огней: чего не желала жена, то было желанием мужа.
Насколько дружелюбно встретил новую компаньонку своей дочери Селезнев, настолько холодно отнеслась к ней Любовь Аркадьевна.
«Это чтобы следить за мной, — неслось в ее головке. — Боже, они сами меня толкают на тот шаг, которого требует Владимир и на который я все еще не решаюсь».
Она воспользовалась первым удобным случаем, чтобы уйти.
В коридоре горничная сунула ей в руку записку.
Войдя к себе в комнату, Любовь Аркадьевна развернула ее.
«Сегодня в три часа жду тебя на Литейной. Маша проводит тебя и подождет твоего возвращения. Сегодня или никогда!
Владимир».
Любовь Аркадьевна машинально взглянула на часы, стоявшие на камине в ее будуаре, отделанном с причудливою роскошью.
Часы показывали два.
Еще целый час на размышление: идти или не идти на это первое свидание, которого он домогается уже столько времени. Молодая девушка опустилась на кушетку и задумалась.
Через час, однако, когда ее мать беседовала с новою компаньонкою об обязанностях последней относительно Любови Аркадьевны, она незаметно оделась и в сопровождении горничной вышла из дому.
На углу Литейной и Фурштадтской стояла карета с опущенными шторами, а по тротуару ходил нервной походкой ожидающего — Неелов.
X
ПАДЕНИЕ
— Пришла, пришла, дорогая, милая… — страстным шепотом произнес Владимир Игнатьевич, приблизившись к Любовь Аркадьевне и бросив выразительный взгляд на Машу.
Та быстро перебежала улицу и скрылась. Селезнева и Неелов остались одни.
— А Маша, где же Маша? — торопливо стала озираться молодая девушка, в первый раз в жизни оставшаяся на улице без провожатого.
— Маша будет здесь, на этом самом месте, через два часа, дорогая моя.
— Через два часа? Зачем?.. — упавшим голосом спросила Любовь Аркадьевна.
— Разве тебе не приятно провести их со мной?
— С тобой, где…
— Поверь, что там, где нас никто не увидит и где ты будешь в безопасности, под моей защитой. Ты не веришь мне? Тогда вернись домой, я сам провожу тебя и прощусь… навсегда.
— Владимир!..
— Недоверие доказывает, что ты меня не любишь. А недоверие к будущему мужу доказывает, что ты его не уважаешь.
— Владимир!
— Вот карета. Позволь мне тебя посадить в нее. Этим ты докажешь.
Любовь Аркадьевна бросила испуганный взгляд на экипаж, опущенные зеленые шторы которого придавали ему таинственный и, как ей казалось, мрачный вид.
— Но если отец и мать узнают, что я обманываю их, они проклянут меня.
— О, милая моя, наивная девочка. Их проклятие не продолжится долго. Через месяц, не более, я устрою все, мы с тобой бежим и обвенчаемся под Петербургом. Когда все будет кончено, поверь мне, они простят нас и благословят. Мы будем счастливы. Поедем.
— Но зачем теперь, Владимир? Лучше потом… — пробовала возражать молодая девушка.
— Так-то ты любишь меня. Ты не хочешь воспользоваться удобным случаем провести со мной наедине какой-нибудь час. С завтрашнего дня ты будешь вечно конвоируема компаньонкой, которая не будет обладать добрым сердцем Маши. Если не хочешь, то иди домой и, повторяю, прощай навсегда.
— Маша будет ждать меня здесь? Я вернусь домой вместе с ней? — вместо ответа спросила, после некоторого колебания, молодая девушка.
— Ну конечно, все условлено и предусмотрено.
Он подал ей руку.
Она как-то машинально оперлась на нее, дошла до экипажа и позволила себя посадить в него.
Неелов с торжествующей улыбкой на губах вскочил за нею, и крикнув кучеру «пошел», захлопнул дверцу.
Карета катилась по Литейной, и свернув по Симеоновскому переулку, проехала Симеоновский мост, часть Караванной, Большую Итальянскую, выехала на Невский проспект. Быстро домчавшись до Большой Морской, и проехав часть этой улицы, повернула на Гороховую и остановилась у второго подъезда налево.