Самозванец
Шрифт:
Любовь Аркадьевна побледнела.
«Он меня не любит!» — промелькнула в ее голове роковая мысль.
Это было начало конца.
Мельком пробежавшая мысль вернулась и скоро стала господствующей в уме молодой девушки.
— Он меня не любит… Я ему надоела… — на разные лады повторяла она себе с утра до вечера.
Поведение Владимира Игнатьевича подтверждало это гнетущее ее сердце открытие.
Он стал уезжать из дома по хозяйству, на охоту, и даже один раз к соседям по имению.
Это было накануне их отъезда
Молодая женщина сидела одна в кабинете Владимира Игнатьевича и писала письмо родителям. Это было то письмо, после получения которого из Петербурга выехали на розыски беглецов Долинский, Селезнев и Дубянская.
— О, папа… папа… — шептала она, не будучи в силах писать, так как глаза ее затуманивались слезами. — Как я огорчила тебя… Но ты мне простишь… И мама простит… Милые, дорогие мои… Ведь я же теперь раба, раба его! Он говорит, что если я не буду его слушаться, он опозорит меня… И ко всему этому он не любит меня… Что делать, что делать… Нет, я не напишу вам этого, чтобы не огорчать вас… Он честный человек, он честный…
Она снова склонилась над письмом. Вдруг она вздрогнула, быстро спрятала письмо и отерла слезы. Дверь отворилась, и вошел Владимир Игнатьевич.
— Как я соскучилась, Володя, почти целый день, как мы не виделись… — проговорила Любовь Аркадьевна, силясь ему улыбнуться.
— Надеюсь, что тебе здесь было всего достаточно… — раздраженно отвечал он.
— Мне не доставало тебя, ведь ты один у меня на свете. Без тебя мне так сиротливо и страшно!..
— Перестань ребячиться! Не маленькая… — холодно остановил ее Неелов. — Я был у соседей… Играл и выиграл…
— Зачем ты играешь?! Ведь ты достаточно богат. Одного моего приданого…
— Твоего приданого!.. Да еще неизвестно, что скажут твои родители…
— Они согласятся и простят… Я в том уверена… Я на днях напишу им.
— Нам надо уехать отсюда… — перебил ее Неелов.
— В Петербург?
— Ну, нет… Надо еще узнать ответ от твоих родителей… Мы поедем в Москву… После первого письма ты напишешь второе, где скажешь, чтобы они прислали ответ до востребования.
— Но ведь ты сам хотел поселиться здесь…
— Здесь невыносимо скучно…
— Скучно!..
— Чему же ты удивляешься… Нельзя же проводить время, глядя друг другу в глаза… Это не жизнь…
— Не жизнь…
— Мне надо познакомиться с московским обществом…
— А я буду опять оставаться, как сегодня, по целым дням одна.
Владимир Игнатьевич молча пожал плечами.
— Послушай, Володя, помнишь, ты обещал мне обвенчаться, как только мы сюда приедем… Папа и мама тогда уж наверное простят нас… Не поедем в Москву… Обвенчаемся и поедем в Петербург.
Она смотрела на него взглядом, полным мольбы. Он не смотрел на нее.
— Ах, как ты мне надоедаешь, Люба! — воскликнул он. — Целыми днями ты изводишь меня то своей любовью, то хныканьем.
— Сегодня?.. Так поздно?..
— До станции рукой подать… Нас не съедят волки…
Молодая девушка вышла из кабинета, едва сдерживая слезы. «Такую глупость, как связать себя с этой дурой, можно было сделать только в порыве… Уж правду говорят, захочет Бог наказать, разум отнимет».
На вечерний поезд, однако, они не попали, так как Неелова задержали дела со старостой, и отъезд был отложен до другого дня до часового поезда.
По прибытии в Москву Неелов и Селезнева остановились в отделении «Северной гостиницы», находящейся недалеко от вокзала.
Хозяин этой гостиницы был знаком с Владимиром Игнатьевичем по Петербургу, где служил буфетчиком одного из шикарных ресторанов, а потому формальностей прописки, неудобной для Неелова и невозможной, за неимением документов, для его спутницы, можно было избежать.
Любовь Аркадьевна действительно не ошиблась за свое будущее.
Начались для нее томительные, скучные дни сидения в гостинице одной, так как Владимир Игнатьевич уезжал с утра и не являлся до позднего вечера.
Молодая девушка старалась не показывать виду, что она страдает и мучается, но эти страдания и мучения против ее воли написаны были на ее побледневшем и осунувшемся лице, и эта печать грусти раздражительно действовала на Владимира Игнатьевича.
Видимо, чувствуя все-таки некоторое угрызение совести, Неелов предложил Любовь Аркадьевне прокатиться раз вечером в Петровский парк.
Она, конечно, с радостью согласилась.
Сколько наслаждений доставила несчастной девушке эта прогулка. Только теперь она поняла, что особую прелесть этой прогулке придало почти недельное заключение в четырех стенах отделения гостиницы.
Любовь Аркадьевна была весела и оживлена. На впавших щечках появился даже румянец. Эта поездка, к счастью для нее, даже освободила ее от дальнейшего заточения.
Неелов в Петровском парке встретился с Николаем Герасимовичем Савиным, катавшимся с Мадлен де Mежен.
Владимир Игнатьевич, как мы знаем, был товарищ Николая Герасимовича. Они встретились с искреннею радостью и познакомили своих дам.
Савин, желая поговорить с Нееловым, предложил Любовь Аркадьевне место в своей коляске и пересел сам в коляску Владимира Игнатьевича.
Таким образом, дамы продолжали прогулку с глазу на глаз и через какой-нибудь час уже были приятельницами. У женщин, особенно молодых, это происходит очень быстро. Не этим ли объясняется, что это чувство приязни бывает зачастую не только мимолетно, но даже является порой основанием для будущей неприязни.