Самозванка
Шрифт:
Наш отец еще не вернулся, но в городе уже тихо. Ведь это не революция. А всего лишь один убийца.
Помощница врача разрезает мое платье, осматривает тело на наличие ранений, которые я из-за перевозбуждения могла не почувствовать. Из всей команды Ортеги она единственная, кто знает о моем существовании.
На самом деле она всегда меня будто боялась. Возможно, из-за нескончаемого потока травм на тренировках. Или потому что, проговорившись обо мне, могла навсегда исчезнуть. Она никогда не называла мне своего имени.
Доктор Ортег склоняется над Рафи и светит
– Убрать его можно всего за минуту. Больно не будет.
– Боль меня не волнует, – отрезает она, отпихивая фонарик. – Мне нужен шрам.
Врач переглядывается со своей помощницей – так он всякий раз предостерегает ее о том, когда Рафи становится неуправляемой. Ее вспышки гнева всегда случаются внезапно.
Доктор Ортег откашливается.
– Уверен, твой отец…
– Мой отец прекрасно понимает зачем. – Она откидывает голову назад и шумно выдыхает в потолок, напоминая себе о том, что с низшими существами следует быть терпеливее. – Потому что пытались убить меня.
Снова воцаряется молчание. Уже не столько опасливое, сколько задумчивое.
На сегодняшний день Рафия популярнее нашего отца. Прямых опросов на эту тему не проводится, однако сотрудники изучают различные показатели. То, как люди говорят о ней, выражения их лиц, движения глаз. Все, что удалось зафиксировать с помощью шпионской пыли, доказывает, что это правда.
Тем не менее никто не решается вести подобные разговоры с нашим отцом.
Доктор Ортег взглядом ищет у меня помощи, но Рафи права. Шрам не позволит никому забыть о случившемся сегодня. О том, что пытались сделать мятежники.
В эту секунду я начинаю понимать:
– Как на тех старых фотографиях Тэлли Янгблад.
Глаза Рафи радостно вспыхивают.
– Точно!
По комнате проносится шепот.
Саму Тэлли уже многие годы никто не видел, кроме случайно мелькающего в глобальной сети ее лица, словно она святая. Или в редких, покрытых рябью кадрах летающих телекамер. И все же люди продолжают ее искать.
И у нее над бровью действительно был шрам. Результат первого восстания против режима Красоты.
– Интересное замечание, Фрей, – доносится голос со стороны двери. – Я спрошу об этом у твоего отца.
На пороге стоит Дона Оливер, личный секретарь отца. За ее спиной маячат ряды экранов – в этой диспетчерской сотрудники отслеживают все сетевые каналы в городе. Новости, сплетни и даже изображения, зафиксированные шпионской пылью, – все проходит через эту башню.
Доктор Ортег с облегчением, что теперь не ему придется принимать решение, возвращается к работе.
Дона поворачивается к нам спиной и что-то шепчет в запястье. Она обладает невероятной красотой. Большие глаза, безупречная кожа – это сводящее с ума великолепие досталось ей со времен красавцев, когда все люди были идеальны. Но поскольку сама она никогда не пыталась сделать свою внешность еще более навороченной, ей удается при этом не выглядеть глупой дурочкой.
Рафи берет зеркальце со столика между нами.
– Может, сделать шрам слева, как у Тэлли? Как думаешь, сестренка?
Я наклоняюсь к ней, нежно беру за подбородок и долго рассматриваю ее лицо.
– Оставь все как есть. Он идеален.
В ответ она только слегка пожимает плечами, но теперь хотя бы улыбается. Я довольна собой, и эта удовлетворенность смешивается с оставшимся после боя возбуждением. Порой я и сама неплохой дипломат, даже если дипломатия – удел моей сестры.
Лицо Доны снова становится сосредоточенным.
– Он согласен, – сообщает она. – Но никакого уродства, доктор. Сделайте его изящным.
– Только лучшие шрамы, – посмеиваясь, говорит сестра и откидывается в кресле.
На усовершенствование рубца Рафи уходит целых десять минут. Похоже, сделать изящный шрам гораздо сложнее, чем полностью убрать его.
Сестра прекрасна, как и всегда, но дефект на ее лице кажется для меня неким напоминанием. Мне следовало быстрее добраться до нее или заметить убийцу прежде, чем тот откроет стрельбу.
Закончив операцию, доктор Ортег переводит на меня обеспокоенный взгляд – теперь ему придется заняться мной.
Сделать точно такой же шрам.
Он берет бутылочку медицинского спрея.
– Стойте, – говорю я.
Все взгляды обращаются ко мне. Обычно я не отдаю приказы. Для этого я родилась на двадцать шесть минут позже.
– Дело в том… – Сначала я не могу сформулировать причину, а потом до меня доходит. – Рафи, это же ведь больно, да?
– Летящие в лицо осколки? – смеется она. – Очень.
– Тогда мне тоже должно быть больно.
Присутствующие изумленно смотрят на меня как на контуженую. Но Рафи выглядит довольной. Ей нравится, если я создаю проблемы, хотя обычно это ее задача.
– Фрей права, – говорит она. – Мы должны быть одинаковы – изнутри и снаружи.
Комната обретает резкость – у меня в глазах стоят слезы. Так здорово, когда наши с Рафи мысли сходятся, пусть мы в конечном итоге и должны стать противоположностями.
– Изнутри и снаружи, – шепчу я.
Доктор Ортег качает головой.
– Я не вижу причин делать это без анестезии.
Потом он смотрит на Дону Оливер.
– Кроме одной – это гениально, – произносит она. – Молодчина, Фрей.
Я улыбаюсь ей в полной уверенности: сегодня – лучший день в моей жизни.
Меня даже не расстраивает тот факт, что она не спрашивает у нашего отца разрешения на то, чтобы причинить мне боль.
Ущерб
Спустя полчаса мы с Рафи сидим одни в нашей комнате, на ее кровати. Экран уолл-скрина [1] сестры переведен в режим зеркала, в котором виднеются наши отражения.
1
Уолл-скрин – настенный экран.