Самурайша
Шрифт:
— Извини, потребуются субтитры! Хисако не говорила по-японски уже три года, даже с парижскими соотечественниками, — Эрик не попытался выучить ее родной язык, а она, окончательно перейдя на французский, отреклась от целого образа мышления.
— Ты должен запомнить хотя бы несколько фраз, ты не сможешь три недели ни с кем не разговаривать.
— Но ты ведь меня не бросишь, будешь переводить?
Эрик смотрит на Хисако, как мальчик, как старый мальчик, который ревниво следит, чтобы подружке по играм не досталось больше сластей.
— Ты что-нибудь решила насчет Токийской филармонии?
— Директор свяжется со мной, как только мы приедем. Я все решу на месте.
— Мое мнение тебе известно.
— Известно.
— Но ты можешь поступать, как считаешь нужным.
— Хорошо. Ты мне поможешь снести чемоданы вниз?
В такси по дороге в Руасси Хисако вспоминает, что забыла вынести мусор.
С момента своего бегства из паутины вселенской лжи, которой оплели ее родители и Виолетта Фужероль, Хисако перестала тосковать по родной стране, но она хочет, чтобы муж увидел все лучшее, что есть в Японии. Эрик отговаривается репетициями и концертами, чтобы не осматривать страну, отнимающую у него Хисако. Здесь она с легкостью обходится без него. Ему неприятно, когда она говорит по-японски, — ведь он не понимает этого языка. Эрик подозревает, что Хисако подсмеивается над ним, когда он в очередной раз попадает впросак.
Юката Шираи появляется, когда они репетируют программу к первому концерту. Хисако радуется встрече, она болтает без умолку и все время смеется, Эрику кажется, что бывшие любовники издеваются над ним. Он раздраженно прерывает их, говорит, что им нужно работать, и язвительным тоном просит Юкату объяснить, ошибся тот на десятой странице или это стилистический прием. Хисако переводит, Юката улыбается и пускается в долгие объяснения, что очень веселит их обоих.
— Переводи же! — возмущается Эрик, но Хисако жестом просит его дослушать и потом коротко объясняет:
— Юката нарушил гармонию намеренно, но, если мы категорически против, он легко изменит одну ноту.
— Больше он ничего не сказал?
— Ничего.
Эрик чувствует себя одураченным. Он ненавидит Японию и хотел бы вмазать кулаком по роже лжецу, увивающемуся вокруг его жены.
— Ладно, а теперь попроси его уйти. Вернемся к работе.
— Но ведь он пришел, чтобы поработать вместе с нами!
— И это ты называешь работой! Ты прекрасно проводишь время, тебе, судя по всему, очень весело. Его сюита настолько ничтожна, что я вообще не понимаю, как мы будем репетировать пустоту!
— Мы не можем выгнать Юкату!
— Тогда уйду я. Схожу за сигаретами.
— Но ты ведь даже не знаешь…
— Не беспокойся, как-нибудь разберусь!
Взбешенный Эрик широкими шагами пересекает сцену, совершенно убежденный, что Хисако кинется следом. Он забыл, что его жена — японка, она не может позволить гостю понять, что тот стал виновником ссоры супругов. Впрочем, Хисако ничего не имеет против ревности Эрика, воспринимая ее как проявление страсти.
— Твои родители придут на концерт? — спрашивает Юката.
— Конечно! — Ложь срывается с языка сама собой.
Хисако никого не предупредила о приезде и не уверена, что Шинго и Суми узнают о концертах дуэта Берней. Мама Виолетта могла видеть афиши, но она вряд ли захочет оповестить законных родителей своей бывшей протеже.
— И все-таки странно, что ты вышла замуж за француза.
— Странно?
— Не злись! Я хотел сказать, что это досадно для нас, японских мужчин. И для меня в том числе. Почему мы расстались, Хисако?
— Я уехала учиться в Париж, вот почему!
— Если бы ты попросила, я бы тебя ждал.
— Я тебя об этом не просила. Давай вернемся к работе.
Но ей больше не хочется разбирать весьма посредственную сюиту, которую к тому же не так-то просто сыграть. Без Эрика все теряет смысл.
Юката обводит пальцем скулы Хисако. От ее гладкого, как абрикос, лица пахнет мылом. Хисако не отстраняется, ее губы тянутся к губам Юкаты, но молодой человек уклоняется от поцелуя и забирает с пюпитра ноты своего отвергнутого шедевра.
— Но-но! Без глупостей! Ты теперь замужняя женщина!
Хисако удручена, хотя должна была почувствовать облегчение. Все эти годы она не вспоминала Юкату, их общение было недолгим и стало в ее жизни этапом на пути к недостижимой эмансипации. Но она угадала во взгляде молодого композитора желание, он хотел ее как женщину — не как артистку, и это подчеркивает разлад в их с Эриком отношениях, а ведь Эрик — вторая составляющая дуэта, которому сегодня вечером будет аплодировать весь Токио. Муж, влюбленный в свою жену, как жаба в звезду, завороженный ее талантом, питающий надежду с ее помощью приблизиться к музыке, единственной настоящей любви своей жизни.
— До вечера! — бросает Юката с насмешливой улыбкой.
Юката высок для японца, Хисако угадывает под белой рубашкой сильное мускулистое тело. Ей всегда нравились мужчины в белых рубашках.
Эрик не возвращается. Рояли смотрят в черную дыру, куда очень скоро устремится публика. Хисако пытается мысленно стереть один из инструментов, представить себя на сцене в одиночестве. Дитя, вернувшееся к истокам. В воздушном платье с пышной юбкой и воланами, бледно-голубом или розовом, в таком хорошо играть Моцарта или Шопена — главное, правильно подобрать улыбку. Сегодня вечером они с Эриком оба наденут черное — в цвет роялям — и будут выглядеть единым целым.
Посмеет ли Юката прийти за кулисы после концерта, чтобы раздуть нелепую ревность Эрика? Хисако ждет и надеется.
Она не может сосредоточиться на Равеле. Эрик не возвращается, и страх постепенно овладевает Хисако, мешает дышать. Два часа за сигаретами не ходят. Если он умрет… Она снова возьмет девичью фамилию и сыграет все концерты Бетховена. Хисако ужасает, как быстро она утешилась: ничего плохого пока не случилось, а она уже строит планы другой, независимой жизни! Нет, она не сможет жить без Эрика, разве что останется здесь, в ставшей чужой стране. Жена обязана любить мужа, она его любит, так нужно. Слезы приносят облегчение.