Самурайша
Шрифт:
— Ты меня бросила, — напоминает Эрик, не в силах скрыть горечь.
— Да, но почему?
— Сама скажи.
— Я уже говорила — не помню. Следовательно, мы не должны были расставаться. Представляешь нас мужем и женой?
Эрик мгновенно чувствует себя предателем по отношению к Хисако. Он не счел нужным сообщать жене, что встретился в баре с Софи. Одна ложь неизбежно повлекла бы за собой другую, и ему пришлось бы оправдываться за эту невинную встречу в саду под парижским ливнем. Хисако думает, что он отправился за нотами.
Софи не замужем. Она живет одна (и
Она смотрит на часы, извиняется, говорит, что ей пора.
Ему вечно ее не хватало. Когда Эрик с Софи расставались, он почти сразу начинал смертельно по ней скучать. Такая зависимость давила на Эрика, и он сокращал время свидания, едва справляясь с острым, почти животным желанием. Обнимая Софи после нескольких дней добровольного воздержания, он чувствовал себя несчастным из-за скорого расставания.
Эрик наблюдает за Софи, ему кажется, что она чувствует облегчение: «Слава богу, кончено! Увиделись — и до свидания!» Он не попросит Софи о новом свидании. Да и в каком качестве? Одиннадцать лет он прекрасно жил без нее, женился на женщине, которая так же страстно хочет добиться успеха в музыке, как и он сам, что избавляет их обоих от африканских страстей и страданий. У него есть то, о чем он мечтал, — любовь «на дому», когда можно не жертвовать музыкой ради жены. Эрика переполняет самодовольство, и он сразу вспоминает, кто такая Софи — скромный преподаватель сольфеджио в парижском пригороде. Он хотел ее увидеть, увидел, и слава богу!
Он поднимается, чтобы уйти, но в этот момент дождь яростно обрушивается на стеклянную крышу. Ни у Эрика, ни у Софи нет зонта. Он целует ее в щеку, говорит «Пока!», хочет, чтобы она ушла, но Софи качает головой — мол, ничего не поделаешь — и возвращается за столик.
— Переждем дождь здесь, не хочу вымокнуть до нитки!
— Ладно, мне здесь нравится.
— Помнишь сад моей бабушки? Там еще была разбита теплица, где она выращивала рассаду — помидоры и тыкву…
«И салат-латук…» — мог бы добавить Эрик, но мысленно он был уже далеко — на заросшем высокой травой поле позади дома, где никто не мог их видеть…
— Только не говори, что мы думаем об одном и том же! — восклицает Софи.
— Не кричи! Хочешь, чтобы все тебя услышали?
— Ага, я угадала! Я тогда была глупой неумехой, но с тех пор кое-чему научилась! Помнишь, как мы струсили, когда я решила, что беременна?
Им по восемнадцать, и у них возникла первая «взрослая» проблема. Она плачет, что редко с ней случается. Ей страшно, и он держит ее за руку. Что еще может сделать такой юнец? Он обещает, что это будет чудесный малыш и они воспитают его вместе. Она смеется, и они начинают придумывать сложные имена для будущего отпрыска. Он очень горд, что сумел поднять ей настроение.
Им тридцать, они улыбаются сладким воспоминаниям. Неловкий молодой человек, все еще живущий в сердце Эрика, хватает Софи за руки,
Эрик прогоняет мысли о Хисако и уединяется в прошлом с Софи; у его старой подруги такой свежий цвет лица, как будто время над ней не властно.
— Дождь кончается. Мне и правда пора!
Софи целует Эрика, он шалеет от аромата жимолости — те же духи! — обнимает ее, пугается, но Софи не отстраняется, у нее перехватило дыхание, она не говорит ни слова, и это молчание более чем красноречиво.
Барменша деликатно отводит взгляд в сторону, суетится, переставляет банки с чаем и роняет чашку. Софи вздрагивает и стремительно уходит, даже не взглянув на Эрика.
Барменша смущенно улыбается, извиняясь за то, что разрушила очарование момента. Эрик кивает — ничего страшного. Он запрещает себе смотреть вслед Софи и думает, какие ноты купить, чтобы его обман стал обманом наполовину. «Вальсы» Брамса подойдут — их хорошо играть на бис, лучше, чем сюиту Форе «Долли», она слишком слащавая. С Хисако ему следует избегать сюжета о детях. Сама она к этой теме больше не вернется, но материнская струнка в ее душе остается постоянной угрозой их благополучию. Дуэт Берней не может осложнить свою жизнь младенцем. Хисако не должна так с ним поступать.
Полная безнаказанность за свои поступки — одно из главных преимуществ холостяцкой жизни. Можно разнюниться, взгрустнуть о прошлом, и никто над тобой не посмеется. Софи могла бы повесить табличку с этой истиной над дверью своей квартиры. Она заваривает чай, кладет на тарелку кофейный эклер и корзиночку с малиной, несет поднос на кровать, раздевается (она спит голой), залезает под теплое одеяло и включает телевизор без звука. Софи ест руками — так вкуснее. Ее квартира обладает уникальной способностью отвергать «инородные тела» — любовников, друзей и даже домашних животных, — даря взамен тепло, мягкий свет и запахи пряностей. Квартира Софи — берлога и шкатулка, сцена и кулисы.
Этим вечером Софи нервничает, как животные и особо чуткие люди перед грозой, хотя ночь стоит тихая и безлунная. Через открытое окно в комнату проникает аромат сирени (жильцы обязаны этой роскошью талантам консьержки).
Софи уже десять лет живет в собственной двухкомнатной квартире, десять лет она воспринимает жизнь скорее с хорошей стороны. Маленькие радости, поблажки самой себе… Софи скоро тридцать, и жизнь у нее счастливая и гладкая. Иногда, очень редко, Софи вспоминает былые честолюбивые надежды, но любовь к комфорту, к размеренной и беспечальной жизни давно заглушила желание бороться за место под солнцем и делать карьеру.