Самурайша
Шрифт:
Несчастный случай. Это могло произойти с кем угодно. Но произошло с ним. Возможно, в этом есть доля вины Хисако: она не догадалась, что именно его волнует после первого свидания с Софи. Он ведь признался ей, что виделся со своей первой любовью, естественно умолчав о чувствах. Но она могла быть более проницательной. Повести себя более тонко, не задавать вежливых вопросов об учебе Софи и ее работе. Хисако должна была взять с него слово, что он больше не станет встречаться с Софи.
Должна была — но не сделала этого! Хисако не вмешивается в чужую жизнь, не подглядывает в замочную скважину. Окружающие восхищаются порядочностью
«А я — brutto, как называла меня собственная мать, — кто я для нее? Хисако в тысячу раз талантливей меня. Ну вот, я это сказал. Она читает с листа вещи, которые я разбираю неделями. Она не дает мне этого почувствовать, но я знаю, что она знает.
С Софи я снова становлюсь Эриком Бернеем — самым способным студентом курса. Тем, кто преуспеет, потому что никто не может померяться с ним талантом в этой провинциальной консерватории.
Я снова увижусь с Софи. Я не должен отчитываться перед Хисако за тот период своей жизни, когда мы даже не были знакомы.
Я ее не обманываю, я продолжаю отношения, которые начались, когда ее в моей жизни не было».
В дверях своей квартиры Эрик останавливается, захваченный музыкой. Басовая часть «Рондо ля мажор» Шуберта, чудо изящества, с которым они произведут фурор в Милане, Венеции и Флоренции. Они навестят отца — он читает газеты и, возможно, наконец покажет своему сыну, что гордится им.
Эрик входит, садится за рояль рядом с Хисако. Она улыбается его отражению в крышке, кивком приглашает присоединяться. Она «принимает» его в музыку, как в свои объятия. Она ни о чем не спрашивает, так что ему не придется лгать ей. Они погружаются в главное, в суть их общей жизни. Все остальное — дурной сон.
Глава 22
У кофе в пластиковых стаканчиках вкус ранних вылетов. Эрик и Хисако завтракают в аэропорту невкусными круассанами и соком, который скорее вызовет изжогу, чем взбодрит. Свет неоновых ламп терминала F делает их лица смертельно-бледными.
Уборщик-пакистанец моет пол между столиками, след от его швабры похож на слюну улитки. Громкоговорители приглашают отправиться в путешествие в города мечты. Мимо проезжают тележки, дорогие чемоданы, купленные в «Тати» сумки. Роскошные блондинки, с ног до головы от Шанель, сталкиваются с восточными женщинами под чадрой. Небо над аэропортом кажется бесцветным. Мужчины и женщины всех рас и национальностей вдыхают один и тот же кондиционированный воздух. Проблемы с языком и законом поджидают пассажиров за стеклянными дверями зала прилета, на стоянке такси и автобусов.
Эрик заказывает еще кофе. Целует руку Хисако.
— Они должны делать нам скидку как постоянным клиентам. Мне кажется, официант нас узнал.
— В этом месяце он видит нас в четвертый раз. Мы завтракаем здесь чаще, чем дома.
В словах Хисако нет горечи — она скорее торжествует победу над грузом повседневных забот. Закрыть дверь в неубранную гостиную, оставить немытой посуду. Отложить на потом неприятный разговор, зная, что вдалеке от дома необходимость в нем отпадет. Не подходить к телефону, чтобы не узнать плохих новостей.
— О чем ты думаешь, дорогая?
Эрик становится особенно нежным, когда ощущает собственную значимость, превосходство перед обычными туристами. Они с Хисако садятся в самолет, потому что их хотят слушать в разных уголках земного шара. Их везде ждут, им всюду рады. Они завсегдатаи отелей, где в номерах каждый день меняют белье, дорогие рестораны для них — что дешевые кафешки, а полет на самолете — как поездка в автобусе.
— Я оставлю тебя ненадолго?
Хисако берет косметичку и спускается в туалет.
Эрика мучает желание воспользоваться моментом, подойти к телефонной кабине, бросить в прорезь несколько монет и разбудить Софи. Мысленно перенестись в теплую постель любовницы, ощутить аромат их страсти. Софи спит, электрический будильник отмеряет сон, ее день, до самой ночи, наполнен привычными делами и обязанностями. Софи наверняка летает самолетом, оплатив билет в три приема, без накладных расходов, и только в заранее распланированные путешествия.
Телефонная кабина притягивает его, ему необходимо услышать голос Софи — нежный, как ее бедра, и мягкий, как ее кожа. Он держит в поле зрения лестницу, чтобы не пропустить Хисако, и все-таки решается. Трубка пропахла табаком, и Эрик отодвигает ее подальше от губ, бросает монеты. Звонок внушает ему ощущение всемогущества: он на расстоянии проникает в сон этой женщины, оказывается в ее стерильно-чистой, уютной квартире.
— Я слушаю!
Голос в трубке звучит сонно, беззащитно. Эрик молчит, хочет еще раз его услышать.
— Слушаю вас!
Голос стал тверже, обыденней. Что он может сказать Софи, не солгав? Он ни за что на свете не остался бы у нее накануне таких важных для дуэта Берней гастролей. Он не признается Софи в любви, потому что любит Хисако. Любые его слова не сделают чести им обоим. Софи в третий раз — теперь с раздражением — произносит «Я слушаю», и Эрику становится совестно. Он вешает трубку, радуясь, что не успел сказать ничего такого, что придало бы их вчерашней эскападе большую серьезность.
Объявления о вылетах возбуждают в Эрике нетерпение. Посадка на венецианский рейс началась. Возвращается причесанная, подкрашенная Хисако. Она наводит красоту только в поездках, хотя папарацци больше не поджидают звезд у трапа самолета. Эрик взглядом дает жене понять, что она неотразима.
— Пошли? — спрашивает она, беря его за руку.
— Да. Наш рейс только что объявили. Ни за что не скажешь, что ты наводила красоту в аэропортовском туалете! Снимаю шляпу!
— Спасибо! Когда прилетим в Венецию, я надену красную куртку. Выну из чемодана в последний момент, не хочу, чтобы помялась. Эрик, а где чемодан, куда ты его дел?!
— Сдал в багаж!
— Да нет же, я говорю о маленьком чемоданчике, это ручная кладь! Бежим в кафе!
— Не нужно, я вспомнил, что не забрал его после досмотра!
Они мчатся к пункту досмотра багажа.
— Мсье, я оставил здесь чемодан — черный, на колесиках.
— Так это ваш… Мы уже двадцать минут умоляем хозяина вернуться за ним. Вам повезло, мы собирались его взорвать!
Эрик извиняется, забирает чемодан. Они торопятся к стойке вылета. Хисако больше не улыбается и темнеет лицом, когда Эрик начинает шарить по карманам в поисках посадочных талонов.