Самый безумный танковый бой в истории

После войны один из участников вспоминал кульминацию Прохоровского боя: «Эфир превратился в котел человеческих эмоций, на радиоволнах начало твориться что-то невообразимое. На фоне обычного потрескивания помех в наушники неслись десятки команд и приказов, а также все, что думали сотни русских мужиков из разных концов о «гансах», «фрицах», фашистах, Гитлере и прочей сволочи. Под горячую руку танкисты вспоминали и собственное начальство, которое

завело их в это пекло».

Последнее предложение вызывает вопросы: за что именно советские танкисты материли свое начальство? Что значит – начальство завело их в пекло?

Почему немецкие генералы не вспоминали о «самом крупном танковом сражении во Второй мировой войне»? Почему генерал-лейтенант Павел Ротмистров не был за него награжден? Кто же в нем победил, если советского командующего в Москве не посчитали достойным награды? Хрестоматийное Прохоровское встречное танковое сражение и сегодня оставляет многие вопросы без ответа. А если рассказать об этой битве то, что о ней известно, – предстает картина совсем другой Прохоровки, не столько героической, сколько безумной.

11 июля. Накануне боя

Битва на южном фасе Курской дуги зашла в тупик. Немецкое наступление в районе деревни Поныри уперлось в оборону 1-й танковой армии генерала Катукова. Вермахт уже отбил два советских контрудара… Ситуация требовала свежего стратегического решения, и штабы принялись импровизировать.

Идея немецких генералов: ударить с двух сторон на Прохоровку, взять ее и по излучине реки Псел прорваться к Курску. У этого плана есть и запасной вариант. Немцы допускают советский контрудар, и эта перспектива их не пугает: части вермахта занимают тут высотки, перед которыми узкое поле (с одной стороны река, с другой – железнодорожная насыпь) – хорошая оборонительная позиция.

Идея советских генералов: 5-я танковая армия генерала Ротмистрова (легкие и средние танки) обходит немцев, застрявших под Понырями, вырывается на оперативный простор и быстро движется к Харькову, нанося противнику стратегическое поражение.

Оба плана смелы и решительны. И оба – результат полного незнания реальной обстановки.

Немцы, допуская контрудар РККА, даже близко не представляли себе время и силу этого удара. А советское командование не знало, что противник уже перебросил главные силы из-под Понырей под Прохоровку.

Вечером гвардейцы 5-й танковой армии (около 600 машин) и эсэсовцы 2-го танкового корпуса (около 300 машин) начали сближение, чтобы утром столкнуться в самом безумном танковом бою в истории.

12 июля. Встречный бой

Двигаясь в сходящихся под углом направлениях, советские и немецкие танки внезапно оказались в поле зрения друг друга на небольшом прохоровском поле.

Немцы первыми заметили противника – 600 советских танков! Советские танкисты шокированы не меньше. Несколько минут две армады бездействуют, разглядывая друг друга.

Советский командующий очнулся раньше фашистского. Он приказал своей армии идти в лобовую атаку.

Потом генерал Ротмистров объяснял решительный

приказ тем, что у немцев было много тяжелых, хорошо бронированных машин, которые советские легкие и средние танки пробивали только на близкой дистанции, а стало быть, сближение было жизненно необходимым. Звучало это разумно, а вот на деле оказалось сущим кошмаром.

Танки 5-й гвардейской армии неслись на врага, стреляя на ходу. Они не были оборудованы стабилизаторами, и их снаряды летели куда угодно, но только не в цель. Танки 2-го танкового корпуса, которым их командующий, обергруппенфюрер Хауссер, приказал открыть огонь с места, расстреливали танки Ротмистрова словно в тире.

Герой Советского Союза, старший лейтенант Евгений Шкурдалов вспоминал ту атаку: «От прямого попадания снарядов танки взрывались на полном ходу. Срывало башни, летели в стороны гусеницы. Отдельных выстрелов слышно не было. Стоял сплошной грохот. Из горящих машин выскакивали танкисты и катались по земле, пытаясь сбить пламя».

Люто матеря начальство, советские танкисты пересекли-таки полтора километра Прохоровского поля, и боевые порядки противников смешались. Командование сразу же было утеряно, ведь хаосом руководить невозможно.

Старший лейтенант Григорий Пенежко, Герой Советского Союза докладывал: «Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого «тигра» и бил автоматом по люку, чтобы выкурить оттуда гитлеровцев».

Свидетельство пехотного унтерштурмфюрера Гюрса: «Они были вокруг нас, над нами, среди нас. Завязался рукопашный бой, мы выпрыгивали из наших одиночных окопов, поджигали магниевыми кумулятивными гранатами танки противника, взбирались на наши бронетранспортеры и стреляли в любой танк или солдата, которого мы заметили. Это был ад!»

Бой продолжался весь день. Согласно немецким свидетельствам, группы советских танков атаковали их до самой темноты (скорее всего, это вступали в бой отставшие экипажи 5-й гвардейской танковой армии). Поздно вечером уцелевшие, огрызаясь выстрелами, потихоньку расползлись по сторонам. На небольшом поле осталось около 400 сгоревших танков и несколько тысяч погибших пехотинцев.

Сражение завершилось. И тут возникает вопрос: а кто в нем победил?

После боя

Критериев победы может быть много. Если победу определяет результат, то не победил никто, поскольку были сорваны планы обеих сторон и никто не решил поставленную задачу. Если победу определяет соотношение потерь, то она однозначно за немцами. Их потери – около 70 танков, тогда как Ротмистров потерял 60—70% своей техники.

А есть еще древнее определение победителя: победил тот, за кем осталось поле боя. Но тут все совсем сложно: часть поля удержали немцы, часть – русские. В общем, как это часто бывает в спорных ситуациях, каждая сторона сочла победителем себя.