Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой
Шрифт:
Стена поднимается косо вверх, она потрескалась и обросла маленькими кустами. Я берусь рукой за ветку и пробую дернуть ее. Она оказывается крепкой. Чтобы потянуть время, я делаю глоток воды и еще раз поворачиваюсь назад: мои следы хорошо видны на земле, и проще всего было бы дойти по ним до противоположной стороны ямы. Надо только идти обратно, по тропинке наверх, и, рано или поздно, я буду стоять, целый и невредимый, в том месте, которое сейчас высоко у меня над головой.
Без альпинизма, без опасности.
Я
«А как же мои обещания?»
… – А, вот и ты, – говорит старшая сестра, открывая мне дверь, – я думала, ты уже не придешь.
– Мне бы только переночевать. Мой отель закрыт. Можно?
Она скрестила руки на груди, показывая, как ей холодно в одной прозрачной ночной рубашке, и впустила меня.
– Конечно, можно. Здесь же две кровати. – Она обвела рукой свою комнату.
– А твоя сестра… осталась ночевать у толстяка?
– Да, но там ничего не происходит.
Вскоре я уже лежал, растянувшись на свежезастеленной кровати, и смотрел в темноту.
– Что, там действительно ничего не происходит?
– Где? У моей сестры?
– Да.
– Ни в коем случае.
С минуту стоит тишина.
– Может быть, спросим ее, не хочет ли она вернуться?
Она начинает смеяться:
– Ты свинья, ты в курсе?
– Почему?
– Ты вроде бы ничего подобного не собирался со мной делать? А теперь хочешь с нами обеими?
– Ты могла бы себе это представить?
– Это не важно, что я могу себе представить. У тебя все равно больше ничего не выйдет.
– А если… все-таки?
Тишина. Я слышу, как в темноте стучит мое сердце, а снаружи гудит машина. Слушаю также дыхание своей соседки и стараюсь дышать в том же ритме. Потом я встал и все-таки прошел эти четыре шага до ее кровати…
…«Двести полновесных километров через всю провинцию! А теперь что, завязнуть на четырех шагах, как в болоте?!» – мысленно презрительно хмыкая, я пытаюсь вскарабкаться на отвесную скользкую стену. Мои руки в глине, земля снова и снова обваливается под ногами.
Наверняка со стороны я со своим рюкзаком выгляжу как черепашка, совершающая побег из террариума.
Из-под моей лыжной палки отваливается кусок глиняной стены и обрушивается на землю. Я слышу собственное шипение сквозь зубы: «Чертова грязь!» – и все ползу и ползу вверх по стене, цепляясь руками и коленями. Невинные растения гибнут толпами, не выдержав моего веса. Мои сдавленные проклятия и мольбы сопровождают это негероическое и жалкое зрелище.
Вот оно, мое наказание! Но и оно остается позади, а я предстаю перед совершенно сбитым с толку человеком. Он опирается на лопату и смотрит на меня во все глаза, повторяя
– Добрый день, – здороваюсь я, обтирая вымазанные в глине руки о колени. Даже подкладка моих рукавов пропиталась жирной грязью, зато теперь, когда яма осталась позади, мне гораздо лучше.
Услышав мое заклинание, крестьянин распахнул рот.
– Добрый день, – снова повторяю я, – не подскажите, как мне добраться до моста Фаншань?
Он с трудом, но обретает способность говорить:
– Ты… говоришь по-китайски?!
– Ну что вы, всего несколько фраз, – успокаиваю я. – И все-таки, где находится мост? Там еще должна быть гостиница.
– Откуда ты?
– Из Германии.
– Пешком?!
– Нет, пешком я пришел из Пекина.
– Из Пекина? А чем ты занимался сейчас в глиняном котловане?
– Я хотел пройти по короткому пути, но для того, чтобы вернуться на мост Фаншань…
– Мост остался позади! Иди вдоль железнодорожных путей, это около десяти ли отсюда.
Десять ли. Примерно пять километров. Я пройду такое расстояние за час, если снова не угожу в яму.
– Это единственная яма в этих краях, – успокаивает крестьянин. – Только тебе не обязательно идти к Фаншань прямо сейчас. Посмотри туда. – Он показывает на аллею в конце поля. – Там мой дом, и ты можешь у нас переночевать. Без проблем.
Я тронут: предложить крышу над головой человеку, который только что, на твоих глазах, чертыхаясь, выбрался из ямы и не может внятно объяснить, зачем он туда полез. Это более чем великодушно даже в масштабах китайского гостеприимства.
И все же я отказываюсь. Мне нужно помыться и привести в порядок свою одежду, и мне совсем не хочется доставлять неудобства чужим людям. Кроме того, лучше отдохнуть в одиночестве, в спокойном месте, и как следует подумать, надо ли признаваться Джули в том, что произошло в Баодине.
Туман
В деревушке Ванду, до которой я весь день шел по туманной дороге от Фаншань, стоит старый медный кипарис. Его кора сияет серебром, а памятная дощечка сообщает, как много ему лет и как почтительно к нему относятся в этих краях.
– Представляешь, а они собираются взять и срубить! – возмущенно сообщает маленькая девочка, проводившая меня сюда сквозь лабиринт переулков. – Его!
Она указывает на дерево, чья крона спиралью ввинчивается в небеса, к стволу которого со всех сторон тянутся веревки – для поддержки.
– О ком ты говоришь?
– О правительстве, конечно, – отвечает девочка сухо, и я ошеломленно опускаю свой фотоаппарат вниз.
Вот уж не ожидал от такой малявки таких слов. На вид ей лет двенадцать! Причудливая смесь мудрости и протеста придают ее мордашке особенную прелесть.