Самый далекий берег
Шрифт:
Шмелев посмотрел на часы и невесело усмехнулся. Было десять минут четвертого. Пошел мелкий снег. Он падал на лед, на землю, на ленту шоссе, на рельсы и шпалы далекой железной дороги. Берег затянулся зыбкой переливающейся сеткой.
Шмелев перевернулся на спину и закрыл глаза, чтобы не видеть падающего снега. Он лежал, закрыв глаза, стиснув зубы, ему казалось — еще немного, и он найдет выход. Лишь бы на минуту забыть обо всем, сосредоточиться на самом главном — и он узнает, что надо сделать, чтобы пробиться к берегу сквозь лед и снова обрести землю.
Тонко запищал телефон.
Телефон запищал снова. Григорий Обушенко сообщал, что видит на севере двое аэросаней, которые миновали пункт разгрузки и следуют к берегу.
Шмелев с досадой приподнялся на локтях. За тонкой сеткой падающего снега быстро катились по льду две серебристые точки. Гул моторов все явственнее пробивался сквозь треск пулеметов.
— Пойдешь встречать?
— Сами приползут.
Полковник Славин подползал к Шмелеву, и лицо его не обещало ничего доброго. На Славине был чистый свежевыглаженный маскировочный халат, на шее болтался автомат, а пистолет заткнут прямо за пояс. За Славиным гуськом ползли автоматчики. Пулемет выпустил длинную очередь, но Славин даже не пригнул головы.
Шмелев пополз навстречу. Часто дыша, они сошлись голова к голове. Красивое лицо Славина было искажено от ярости.
— Почему вы лежите? — спросил Славин. — На сколько назначена атака?
— Атака будет через час, товарищ полковник. Вы не опоздали.
— Не думайте, что я приехал для того, чтобы лежать рядом с вами. Атака будет через двадцать минут. Вызовите сюда командиров рот.
— Она будет девятой...
— И последней, — оборвал Славин.
— Товарищ полковник, прошу выслушать меня. Мне все время недостает тридцати секунд.
— Не понимаю вас.
— Только тридцати секунд. Пока немцы увидят, как мы поднимаемся в атаку, пока они передадут команду на свои батареи, пока там зарядят орудия, пока прилетят снаряды — на все это уходит полторы минуты. А чтобы добежать до берега, нам надо две минуты. Тридцати секунд не хватает, и мы натыкаемся на огневой вал. Я рассчитываю, что в сумерках они будут работать медленнее, и я возьму то, что мне недостает.
— Вам недостает решимости заставить солдат идти вперед и не ложиться. Вы сами дали противнику возможность выиграть время и пристреляться. Куда вы смотрели, когда вам помогали самолеты?
— Атака штурмовиков не дала особого эффекта. По всей видимости, у них очень крепкие блиндажи.
— A у вас, я вижу, слабые нервы. Вы преувеличиваете, капитан. Только я еще не понял — зачем? Или вы забыли о том, что обещали генералу?
— Очень хорошо помню об этом, товарищ половник.
Пуля шлепнулась, сочно чавкнув. Она вошла в лед под самым локтем Славина; Шмелев увидел, как на поверхности льда образовалась и тотчас затянулась водой крохотная дырочка.
— На колокольне — немецкий снайпер, — сказал Шмелев.
— А это кто? — спросил Славин, кивая в сторону Плотникова.
— То же самое. Мой начальник штаба. — Шмелев оглянулся и посмотрел на Плотникова. Снега на лице стало больше, снег был теперь и на бровях и а лбу под каской.
Славин усмехнулся.
— Даже снайпера себе завели. Я вижу, немцы работают на вас.
— Немцы, товарищ полковник, работают против меня.
— Хорошо, капитан. Будем считать, что на первый случай мы выяснили наши отношения. Не будем уточнять частности. Нам надо делать дело. Поржите мне систему обороны на берегу.
— А как же командиры рот — вызывать? — Шмелев не мог понять, отчего он испытывает такую неприязнь к этому красивому полковнику.
— Вызовите командира второго батальона. Он еще жив?
— Докладываю обстановку, — Шмелев повернулся лицом к берегу.
— Доложите обстановку.
Такие слова произнес майор Шнабель, комендант немецкого гарнизона, обороняющего берег.
Немец сидел в глубоком плюшевом кресле, держа в руке телефонную трубку. На письменном столе перед немцем лежала только что полученная телефонограмма. В блиндаже было тепло, у двери слабо гудела печка. За ширмой виднелись две железные кровати, покрытые коричневыми одеялам! Из узкого окна, пробитого под самым потолком падал свет. Стены были обшиты листами фанеры, на них — картинки из иллюстрированных журналов. Чуть повыше висели ходики с поднятой гирей. На противоположной стене в одиночестве висел большой портрет Гитлера в деревянной рамке.
— Установили? — спросил Шнабель в телефон.
— Так точно, господин майор, — ответил собеседник Шнабеля. — Точно там, где вы приказали.
— Русские не заметили вас?
— О нет, господин майор. Мы закрыты щитом. Но скоро мы его сбросим.
— Какова мощность?
— О, господин майор, на русских хватит вполне. Я обещаю вам, что это будет не хуже, чем в Тиргартене в день салюта.
— Отлично, лейтенант. Мы ни за что не должны отдать русским эту дорогу. Я только что получил телефонограмму из ставки и первым сообщаю вам о ней. Автострада должна служить Германии. — Майор Шнабель покосился на портрет Гитлера. — Ни в коем случае не начинайте без меня. Я приду к вам, как стемнеет. Я сам хочу посмотреть на это зрелище.
... — Учтите, капитан, — сказал полковник Славин, — об этой операции знает Ставка. Дорог должна быть взята во что бы то ни стало.
Шмелев ничего не ответил. В последние дни на берегу он только и слышал про эту дорогу. Все кому не лень, говорили о ней. А все-таки брать ее придется Шмелеву.
— Ну что ж, пойдемте на исходный рубеж, — сказал Славин.
Стрельба на берегу почти прекратилась. Стало тихо. Над Устриковом поднялась первая ракета. Она тускло светилась сквозь летящий снег и упала далеко на правом фланге. Тонкий дымный след остался там, где пролетела ракета, и снег на лету постепенно заметал его.