Самый далёкий берег

Бушков Александр Александрович

— Я знаю, — сказал доктор Терехов почти столь же спокойно. — Уж простите за любопытство, посмотрел. В самом деле, интересно. Двести тысяч, две пачки, в банковской упаковке…

— Дома есть еще.

— А что взамен? Держать вас тут до скончания веков?

— До скончания веков не обязательно, — сказал Кирьянов деловым тоном. — Достаточно будет… ну, хотя бы месяца. Подержите меня тут еще месяц. И напишите потом в истории болезни какой-нибудь совершенно устрашающий диагноз.

Понимаете? Я не знаю; как это у вас зовется… Самый тяжелый. Самый… Ну, вам виднее. Такой, чтобы я мог оставаться на свободе, но был бы совершенно непригоден к любой работе,

хоть каплю посложнее вахтерской или дворницкой… Мы договоримся?

— И вам вполне всего этого достаточно? Месяца здесь и такого вот диагноза?

— Пожалуй что. Ну как?

— Откровенность за откровенность, пожалуй, — сказал доктор Терехов задумчиво и протяжно. — Вы меня поставили в трудное положение… Вот этим самым разговором. Если раньше мне казалось, что я понимаю почти все, то теперь я, честное слово, ничего не понимаю… Я так и не понял до сих пор, за каким чертом вам понадобилось укрываться в психушке. Вы не рядовой топорник, вы — кабинетное начальство, мало того, как я выяснил, вас собирались вот-вот назначить на полковничью должность с присвоением соответствующего звания и увеличением оклада. При том, что вы и сейчас получаете вдвое больше меня. При том, что в последние месяцы престиж вашей профессии еще более увеличился — вас ведь передали из МВД в контору Шойгу, вы теперь не “вроде ментов”, а подразделение МЧС… Я изрядно покопался в вашей жизни, знаете ли. На службе у вас все прекрасно. Дома прекрасно. С женой нет проблем, с детьми тем более, денег на жизнь хватает, вас ценит начальство, дачка у вас, “жигуль” нехилый… Я на вас неделю убил…

— А зачем, можно поинтересоваться?

— Можно, — сказал Терехов серьезно. — Потому что, не сочтите это высокими словами, у меня осталась только моя работа. По деньгам меня опустили ниже некуда, по престижу и социальному статусу — аналогично. У меня осталась одна возможность не сломаться, не впасть в депрессию, не растечься — остаться твердым профессионалом. Понимаете?

— Кажется.

— Рад слышать… Так вот, мне совершенно непонятно, почему вы ни с того ни с сего решили укрыться в психушке. Нет вроде бы никаких поводов. Ладно, я не волшебник и не успел за неделю узнать всего. Может, вы обрюхатили соседку-семиклассницу или сшибли на машине насмерть гаишника при исполнении… Не в том загадка.

— А в чем?

— Не понимаете? Нет, серьезно? Откуда у вас двести тысяч? Ах нет, побольше, дома ведь есть еще… Ваша прошлая жизнь не дала ни малейшего следочка. Бабушкиных бриллиантов вы не продавали, а в карты такую сумму вряд ли могли выиграть. Вы что, наркотой торговали втихаря? Или нашли на пожаре алмаз в сто каратов и сумели его пристроить?

— Деньги заработанные. Честным образом.

— Ну да? А не подскажете ли, где в наше время можно срубить такие бабки честным образом?

— Не подскажу, — серьезно сказал Кирьянов. — Упаси вас бог от такой работы.

— Отчего же, если она честная.

— Тут есть нюансы…

— А конкретно?

— Не стоит, честное слово…

— У какой-нибудь мафии сперли?

— Это вы американских кин насмотрелись…

— Ну, я шуткую, — сказал Терехов. — Если бы вы эти денежки у кого-то сперли, вы совершенно иначе планировали бы свое будущее. И просили бы у меня каких-то других услуг. Не знаю, каких, но, безусловно, других. Вам нужно отсидеть еще месяц и выйти отсюда с неким убойным диагнозом, да?

— Именно.

— Это, как хотите, противоречит догадкам, будто деньги вы сперли и кто-то во внешнем мире жаждет найти вас и рассчитаться, — сказал Терехов. — Не

так ли? Человека, жаждущего вернуть деньги — тем более такие, — не остановит никакой диагноз, пусть даже я вас по документам проведу как параноика номер один Сибири и окрестностей… Нет, тут что-то другое… И я не понимаю, что. Не могу ни угадать, ни вычислить. А я не хочу связываться с тем, чего не понимаю. Черт его знает, чем это чревато… Так что забирайте ваши деньги и ступайте с ними вместе куда глаза глядят. Так оно будет спокойнее.

— Вы серьезно?

— Абсолютно, — сказал Терехов. — Это позиция. Непонятное всегда опасно. А я в нынешнем своем положении весьма уязвим перед внешними угрозами, поскольку мои защитные возможности сведены к минимуму. Так что не стоит рисковать… Сейчас я напишу…

— Подождите!

— Хорошо, — сказал доктор решительно. — У вас две минуты. Убедите меня, что ни вы сами, ни ваши денежки меня ни во что не втравят.

— И тогда мы договоримся? Возьмете деньги?

— Не знаю, — сказал доктор. — Честное слово, не знаю.

— А если вы не поверите? Доктор сухо бросил:

— Смею думать, в силу профессионального опыта удастся отличить байки от правды…

— Черт бы вас побрал… — с досадой произнес Кирьянов. — Но ведь нет ни выхода, ни времени… Там, в сумке, лежит рукопись…

— Я помню, — кивнул доктор. — Заглядывал в папочку. Листать не листал, посмотрел только первую страницу. Название — “Самый далекий берег”, подзаголовок — “Фантастический роман”, автор — какой-то Себастьян Ян. Сроду о таком не слыхивал. Хотел, признаться, полистать, но не нашел времени…

— А вы найдите. И не полистайте, а почитайте.

— И?

— Это не роман, — сказал Кирьянов. — Это дневник нескольких последних месяцев. Мой дневник. А первая страничка… для отвода глаз. Всегда можно выдать за творение какого-нибудь друга-графомана — фантастики нынче столько…

— Хорошо, допустим, я прочитаю. И что?

— Говорю вам, это дневник. Это все было на самом деле. Все. Умному достаточно… Только, говорю вам, помните: это все было на самом деле…

“А собственно, чем не выход? — подумал Терехов вяло. — Рассусоливать с ним далее нет смысла, главное сказано. Происшествий в отделении нет, пара часов свободного времени обеспечена. А через два часа он у меня отсюда все равно вылетит со страшной силой… А как же иначе, что там может оказаться такого, чтобы… Должно быть, все-таки наркота… Пошел он…”

— Хорошо, — сказал он быстро. — Договорились. Я читаю…

— Вы, главное, помните, что все это было на самом деле…

— Постараюсь помнить, — сказал доктор уже отстраненным, профессиональным тоном. — Идите пока…

Он вернулся в кабинетик минут через пятнадцать. Положил перед собой нетолстую рукопись, исполненную определенно на компьютере. Ну да, Себастьян Ян, “Самый далекий берег”, фантастический роман, в конец заглядывать не будем, и наугад листать не будем, а будем читать так, как того и заслуживает фантастический роман, — с первой страницы… так, вот тут “Кирьянов”, и тут, он не от первого лица свой пресловутый дневник писал, а от третьего… но это, в конце концов, ни о чем еще не говорит, просто творческий метод такой… Итак, что у нас? Чему меня призывают безоговорочно верить? “Они ехали в аэропорт знакомой дорогой, и по бокам мелькали то пологие холмы, то деревни…” Ну, пока что верить можно каждому слову. Нет ничего удивительного в том, что человек ехал в аэропорт знакомой дорогой. По бокам таковой и в самом деле то пологие холмы, то деревни. Пока что всему верится…