Самый далёкий берег
Шрифт:
Машина, не снижая скорости, как давеча перед воротами, неслась прямо к стене огромного ангара — серой, гофрированной, тускло поблескивавшей. На сей раз Кирьянов сохранял полнейшую невозмутимость и правильно сделал: вновь в последний миг с поразительной быстротой разъехались в стороны две серые полосы, уазик проскочил внутрь, замер в лихом развороте без малейшего скрипа или писка тормозных колодок — положительно, генеральская тачка…
Вася выключил зажигание, откинулся на спинку сиденья с видом расслабленным и равнодушным. Кирьянов откровенно огляделся, но вылезать не спешил, равняясь на прапорщика. Не
Машина стояла в огромном зале — в длину и ширину метров не менее ста. Металлические перекрытия под потолком, голые стены, гирлянды погашенных ламп, какие-то полосы и стрелы на дырчатом железном полу, белые, синие и желтые. Дневной свет проникал внутрь сквозь окна под самым потолком, больше похожие на амбразуры, но его было достаточно, чтобы рассмотреть: огромный ангар пуст, если не считать их уазика, а также “ГАЗ-66” со стандартным армейским кузовом-будкой и черной “Волги” с местными номерами. Обе машины разместились чуть поодаль, и людей возле них не видно.
Потом они появились, двое, из неприметной серой двери в дальнем углу ангара, уверенно направились к “Волге”. Ну конечно, именно к чернолаковой “Волге” последней престижной модели, а не к прозаическому работяге “газону” должны были направиться такие двое — неуловимо схожие сытостью, гладковыбритостыо, вальяжностью лиц, несомненные начальники средней руки, этакие цивильные полковники, а то и генерал-майоры, в дорогих костюмах, при галстуках и кожаных папках.
Один уселся за руль, другой устроился рядом с ним по неистребимой привычке советского чиновничества, свято полагавшего, что самое почетное место в машине как раз обок водителя, хоть весь мир испокон веков придерживался на сей счет противоположного мнения. Мягко мурлыкнул двигатель, и тут же, словно подсмотрев и подслушав, откуда-то из-под высоченного потолка динамик сообщил приятным женским голосом:
— Машина два-пять-три, проезжайте на стартовую.
И тут же в стене распахнулись ворота, куда “Волга” въехала неспешно и плавно — судя по уверенности сидевшего за рулем, этот путь он проделывал не впервые. Прежде чем створки сошлись, Кирьянов успел разглядеть за ними переплетение каких-то оранжевых труб и концентрические желтые круги на полу.
Кирьянов сидел неподвижно. Коли уж сложилось так, что пришлось подчиняться прапорщику да вдобавок чужому, не следовало терять лицо, суетиться, задавать вопросы. Достаточно и того, что подполковник, пребывавший в своей системе на приличной должности, плелся за этим Шибко, как тот щенок на веревочке, так и не возразив ни разу в ответ на навязанные без его хотения правила непонятной игры…
— Ну, славяне, двинулись, — сказал Шибко, выскакивая из машины и делая пару шагов в сторону той самой двери. — Чего попу просиживать?
В нем появилось нечто новое — свойственное странникам нетерпение, то самое, что заставляет путника нетерпеливо толкаться на трапе самолета или в коридоре вагона, как будто от этого поезд или самолет уйдут раньше расписания. Кирьянов размашисто шагал следом, охваченный тем же нетерпением — чем быстрее они доберутся до цели, тем меньше загадок и недомолвок останется… Вася флегматично топотал в арьергарде.
За дверью прямо-таки
Прямо перед ними оказался десяток — а может, целая дюжина — белоснежных дверей. Над каждой горел огонек — где зеленый, где красный.
— Идите в любую дверь с зеленым огоньком, — сказал Шибко Кирьянову с прежней холодной корректностью. — Это душевые. Там, внутри, речевой автомат, выполняйте, пожалуйста, все его просьбы.
И подождал, когда Кирьянов зайдет внутрь, хотя ему, видно было, не терпится шмыгнуть в соседнюю кабину.
Кирьянов закрыл дверь на кругленькую никелированную щеколду, огляделся растерянно. Квадратная комнатка метра три на четыре была пуста, если не считать неяркой лампы на потолке, пуста, как лунная поверхность, тот же кафель на стенах, та же плитка на полу, белоснежный потолок, и ничего более…
Неизвестно откуда — то ли сверху, то ли сбоку, а очень может оказаться, что со всех сторон сразу, — послышался приятный женский голос, вроде бы тот же самый, что приглашал “Волгу” проехать в соседний отсек:
— После принятия душа вы получите совершенно новую одежду. Ваша старая одежда будет храниться на складе в ожидании вашего возвращения. Поэтому выньте, пожалуйста, из карманов все, что вы считаете нужным взять с собой, и положите в лоток справа от вас.
Вышеозначенный лоток совершенно бесшумно в мгновение ока выдвинулся из стены, одна из плиток оказалась торцевой стенкой белоснежной, чистейшей внутри коробки.
Не мудрствуя лукаво, Кирьянов попросту вывернул поочередно все до единого карманы к все, что в них нашлось, сложил в коробку. Связка ключей громко брякнула, и он, отчего-то смутившись, застыл на миг в неловкой позе.
Женский голос сообщил:
— Убедитесь, пожалуйста, что вы ничего не забыли. В случае, если вам нечего более положить в лоток, скажите: “Семь”.
Кирьянов убедился. И негромко сказал:
— Семь.
Лоток столь же мгновенно втянулся в стену, не осталось ни малейшего зазора. Голос продолжал:
— Пожалуйста, снимите абсолютно всю вашу одежду и сложите вещи внутрь очерченного синей линией круга.
“Это куда же?” — удивился было Кирьянов, но справа от него, прямо на керамических плитах, и в самом деле возникла синяя окружность диаметром метра полтора. Непонятно было, что это за линия, чем начерчена — если краска, то как она возникла в секунду; а если свет, то где источник?
Сердито фыркнув от полнейшей невозможности понять фокус, он принялся раздеваться, складывая все в центр круга. Оставшись в немудреном наряде Адама, неловко переступил с ноги на ногу — последний раз ванну он принимал не далее как сегодня утром, но все равно посреди этой стерильной белизны даже чисто вымытое человеческое тело поневоле представлялось шматом грязи на белой скатерти.