Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII
Шрифт:
Эта трагикомедия заканчивается, когда Ирен в гневе покидает Компьень, но она оставляет за собой последнее слово. Несколько месяцев спустя она случайно сталкивается с Наполеоном, который узнает ее и интересуется, вернется ли она ко двору.
– Ни в коем случае, – отвечает Ирен.
– Даже если я попрошу вас? – спрашивает Наполеон.
– Тем более если попросите вы, – парирует она. Touch'e [105] .
Краткий визит Берти в Фонтенбло в июне 1862 года окончательно раскрепостил его и подарил невероятный опыт. Он только недавно стал мужчиной, а уже самые красивые, самые остроумные женщины Европы были готовы упасть в его объятия.
105
Туше! (фр.). – Примеч. пер.
Это объясняет, почему Берти, как только перестал зависеть от матери, начал копировать образ жизни Наполеона и Евгении, с такой же легкостью переходя от официоза к неформальному общению (разумеется, в рамках приличий); объединяя при дворе людей самых разнородных – не только надутых сановников, но и успешных представителей других слоев общества (хотя сам Берти был не так подкован в литературе, как Наполеон); и, конечно, сохраняя негласное обязательство предаваться прелюбодеянию на любой домашней вечеринке, которое распространялось прежде всего на альфа-самцов.
Не будет преувеличением сказать, что, покидая Фонтенбло, Берти был готов мутировать в молодого Наполеона III, и этот процесс превращения впоследствии оттачивал, стараясь как можно чаще посещать Францию и создавая свой двор по образцу французского.
Когда Берти вернулся домой после ближневосточного вояжа с французским финалом, совсем не удивительно, что Виктория нашла его «сияющим и здоровым». Мало того, ее грешный сын теперь был готов, как она с удовлетворением отметила, «исполнить все пожелания матери и отца». Берти, явно очень довольный собой, проявлял такую дипломатичность, что впечатлил даже Альберта на небесах.
Чего больше всего желали родители Берти – живые и мертвые, – так это его женитьбы. Еще несколько месяцев назад он прохладно относился к этой идее, но неделя в Фонтенбло, должно быть, развеяла некоторые иллюзии двадцатилетнего принца в отношении брака.
Он убедился воочию, да и в теплых беседах с Наполеоном наверняка получил отеческие заверения в том, что брак не помеха забавам и развлечениям.
Наоборот, для человека статуса Берти свидетельство о браке должно было стать пропуском в мир сексуальной свободы.
Глава 4
Англо-датская свадьба и брак по-французски
Торжественный священный акт, не совместимый с развлечениями.
В браке, как и во всем остальном, Берти было практически невозможно угодить Виктории, которая, как всякая уважающая себя мать, вмешивающаяся в жизнь взрослых детей, посылала множество противоречивых сигналов по поводу свадьбы своего сына. Королева была последовательна лишь в том, что движущим мотивом всех ее действий было соблюдение собственных интересов.
С одной стороны, она выступала в защиту Берти, оправдывая его перед будущими родственниками. В письме к матери принцессы Александры она оценивала «проступок» Берти как «(единственную) печальную ошибку» и уверяла, что «безнравственные негодяи довели нашего бедного невинного мальчика до греха». Во всех своих записях Виктория очень любила подчеркивать слова (в печатных текстах, как здесь, они обычно выделены курсивом), но в этом послании к предполагаемой теще Берти она прибегла к заглавным буквам, настаивая на том, что видит в будущей жене «ЕГО СПАСЕНИЕ». Виктория пошла еще дальше, убеждая датчан, что
Берти был «очень домашним и всегда любил дом», что можно толковать как ложь во спасение или поразительное заблуждение.
Вместе с тем в глубине души Виктория была решительно настроена против Александры – она хотела невестку-немку, а не датчанку. Старшая сестра Берти, Вики, вышла замуж за наследника прусской короны, тем самым скрепив дружбу Англии с Германией в обозримом будущем (во всяком случае, Виктория на это рассчитывала). В идеале Берти мог бы добавить второе звено в эту англо-прусскую семейную цепочку. Датчане, напротив, находились в прямом конфликте с Пруссией за право обладания крошечными приграничными землями – Шлезвиг и Гольштейн, – которые в то время были как две раздражающие песчинки в бутерброде с колбасой североевропейской политики.
В пользу Александры было то, что в ней текла немецкая кровь – ее мать была родом из Гессен-Касселя, крошечного княжества, которое поставляло Британии солдат (не безвозмездно) во время американской Войны за независимость. Но эта родословная не устраивала Викторию главным образом потому, что двор Гессен-Касселя был печально известен своей распущенностью и фривольностью, иначе говоря, был слишком французским. В точности, как Берти, если уж на то пошло.
Выходит, с точки зрения политики Александра была полной катастрофой. Однако англо-прусская принцесса Вики была обеими руками за этот брак, поскольку с присущей ей проницательностью чувствовала, что единственная надежда заставить Берти остепениться – это найти ему красивую жену, а все породистые немецкие девушки, которых она встречала, слишком уж походили на кайзера. Александра, конечно, не была такой ослепительной, как некоторые из французских знакомых Берти, но в ней сочетались природная стать и нежная красота, и Вики казалось, что это может заинтересовать ее капризного братца.
Моральный наставник Виктории, дядя Леопольд, король бельгийцев, тоже поддерживал кандидатуру Александры, но у него были свои, мужские доводы. Как объяснял он в письме к Виктории, «есть что-то искреннее и веселое в характере Алике, что поможет ей легче относиться к происходящему, не испытывая потрясений и страха». Смысл был понятен – Берти всегда будет бабником, а в Алике есть все необходимое, чтобы пережить унижение. В этом Леопольд уж точно разбирался – у него была официальная любовница, на тридцать пять лет моложе его, которая родила ему двух внебрачных сыновей. Однако мать Александры совсем не убедили заступнические речи Виктории. Королева Датская была наслышана о непростых отношениях между Викторией и Берти и опасалась, что это погубит надежды Александры на счастливый брак.
Слишком много противоречивых мнений сложилось вокруг англо-датской партии, поэтому семнадцатилетней Александре предоставили право самой принять решение. Сначала состоялось краткое знакомство с Викторией в Бельгии в сентябре 1862 года, и после этой встречи королева объявила, что Александра выглядит «достойной и изысканной», не в пример родителям.
Чуть позже, в ноябре, Виктория пригласила Александру в Англию, чтобы познакомиться с ней поближе и посмотреть, как она ведет себя без поддержки матери. Сопровождающий дочь отец был сослан в соседний отель. Что бы ни пришлось ей пережить перед встречей тет-а-тет с горгоной-свекровью, Александре все-таки хватило ума предстать перед носящей траур Викторией в простом черном платье, без всяких украшений, и терпеливо выслушать многочасовую лекцию об Альберте. Она была образцом рассудительности, благочестия и здоровой меланхолии.