Самый красивый конь (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Хотите, я вам кофе сварю? — сказала Юля. — Мы ездили в Швецию на состязания, и там меня научили такой кофе варить. Все шведы пьют такой кофе по утрам…
— Да не стоит, — сказал Борис Степанович. Но Юля уже гремела посудой на кухне.
— У вас «Арабика»?
— А бог его знает, — ответил Борис Степанович, — я его от случая к случаю покупаю.
— Ну что вы, кофе обязательно должен быть в доме.
Борис Степанович наклонился к Маше и заговорщически спросил:
— А ты умеешь кофе варить?
— Нет, — тихо ответила она.
— Я тоже, — подмигнул ей Борис Степанович и засмеялся.
— Я зато борщ умею! — просияла Маша. — И блинчики.
— Красота! Вот у меня нога новая вырастет, и мы с Игорем придём к тебе обедать. Хотя его сильно кормить нельзя, а то будет мучиться, как Фред Палмер. Он за пятнадцать лет работы на ипподромах мира вынужден был выпарить в бане пять тонн веса. Но тебе, Игорь, это, по-моему, ещё не грозит.
— Вот и кофе! — Юля внесла поднос с маленькими чашечками. — Берите сахар.
Хлопнула дверь в прихожей.
— О! Да у тебя гости! — сказала красивая девушка, входя в комнату. — А я ещё на лестнице подумала: «Где это так вкусно кофе пахнет?»
— Это вот у нас мастерица Юля, — сказал Борис Степанович. — Ну, иди мой руки да садись с нами.
— Это ваша сестра? — спросила Юля, и голос её показался Панаме каким-то странным.
— Нет, — ответил Борис Степанович,
Девушка вернулась, и они с Борисом Степановичем о чём-то весело заговорили.
— Да! Я же не представил тебе гостей, — сказал учитель. — Это наш знаменитый конник Пономарёв, это Юля — можно сказать, будущее фигурного катания. А это Маша…
— Ничем не знаменитая, — засмеялась Маша.
— Неправда. Ты моя самая любимая ученица.
— Извините. Мне нужно на тренировку, — сказала Юля, — я пойду.
— Да выпей хоть кофе.
— Нет, я пойду, мне нужно! — Она быстро ушла.
— Чего она убежала? — спросил Панама, когда они шли по улице с Машей. — По-моему, никакой тренировки у неё нот.
— Эх, ты! ответила Маша. — Ничего ты не понимаешь…
Глава двадцать первая
БЫВАЕТ В ЖИЗНИ ВСЁ…
Первым уроком была история. Марья Александровна окинула взглядом класс и сказала:
— Фоминой Юли нет. Бедная девочка… Это после вчерашнего.
— А что случилось? — спросил Панама у Столбова.
— Эх ты, Панама! — ответил тот. — Ты что же, телевизор не смотришь?
— Некогда, — виновато ответил Панама.
— Продула вчера наша чемпионка! Три раза упала! Никакого места не заняла. Так и надо, воображать не будет. Её немка, которую она в прошлом году победила, теперь уделала…
— Столбов!
— Я больше не буду, Марьсанна.
«Оно конечно, так ей, в общем-то, и надо, — думал Панама. Он вспомнил Юлькину высокомерную походку, её любимую фразу „я так хочу“. — Она же никого равным себе не считает. И человек неверный. Всё только о себе заботится. Как она нас бросила в конюшне! Хорошо, что всё обошлось… Вот теперь расстроилась — дома сидит, плачет, наверное. Никто-никто к ней не пойдёт… Потому что она всех оттолкнула. Смотрит на всех, будто мы дети, а она взрослая… Вот и сидит одна!» И Панаме вдруг стало её жалко. С болезненной отчётливостью он вспомнил тот вечер, когда он решил бросить манеж. Ведь если бы не Маша… Бросил бы обязательно! Бросил бы, а потом пропал, потому что теперь Панама не представлял споем жизни без коней…
«А ведь и она так же! Если сейчас не окажется кто-нибудь рядом, она тоже спорт бросит. Бросит и всю жизнь будет несчастна. Ах, была не была! Пойду к ней! — решил Панама. — Авось не выгонят!»
Он долго стоял у двери, обитой клеёнкой, не решаясь позвонить. Наконец нажал пупырышек звонка.
— Тебе чего? — открыла дверь Юлька.
На лестнице было темно, но и здесь было заметно, как она осунулась, как опухли у неё зарёванные глаза.
— Уроки тебе принёс! — сказал Панама. И быстро протолкнулся в квартиру.
— Ко мне нельзя! А уроки мне не нужны!
— Ну, раз уж я пришёл… сказал Панама. А сам пальто снимает.
— А чего ты раздеваешься?
— Неудобно в пальто в комнату.
— Я тебя в комнату и не зову.
— А здесь темно! — Панама уже проходил в комнату.
Там был беспорядок. Вещи раскиданы, постель не прибрана.
— Ты чего, — спросил Панама, — лежишь, что ли?
— Не твоё дело. Давай уроки и сматывайся.
— А ты умеешь класть гордость в карман?
— Что?
— Для пользы дела. Вот ты меня обижаешь, а я свою гордость в карман положил, и мне совсем не обидно, потому что ты обижаешь меня напрасно. Я ведь даже не жалеть тебя пришёл, тем более что я вчера соревнования и не смотрел… И вообще, пошли в кино!
— Чего я там не видела…
— А можно в мороженицу сходить. У меня рубль есть!
— Что ты ко мне пристал, что тебе нужно?
«Ну-ко, попробуем тебя с ходу взять, как препятствие с шамбарьером», — подумал Панама. Он часто теперь ловил себя на том, что в трудных положениях начинал думать так, словно он ехал на норовистой лошади.
— А то, — сказал Панама, — что ты слюнтяйка: подумаешь, соревнования проиграла! Вон Борис Степанович чуть ногу не потерял, а ничего, улыбается… — И тут же он понял, что так у него ничего не получится. «Закидка! — сказал он про себя. — Не с той ноги начал. Нет, тут нужно как-то по другому. Ну-ко, начнём всё сначала».
— Ну и хорошо, хоть бы он совсем себе шею свернул!
— Эх, ты, а он-то тебя расхваливал! Говорит, какая она хорошая девчонка, волевая, целеустремлённая и красивая…
— Так и сказал?
— Так и сказал. И зря ты тогда убежала, мы ещё долго сидели. Борис Степаныч фотографии показывал, он во многих фильмах дублёром работал.
Юлька внимательно слушала.
— А ещё он говорил, что с тебя пример брать нужно, как ты умеешь планировать день… — несло Панаму. — Только ведь это всё неправда.