Самый лучший комсомолец. Том пятый
Шрифт:
— Здрасьте, — поздоровался я. — Это Сережка Ткачев звонит, можно с Екатериной Алексеевной поговорить?
— А, Сережик! — обрадовалась не подозревающая о моем презрительном отношении к ее муженьку дочь Фурцевой. — Сейчас маму позову, она баню затопить пошла.
Ох уж эти наши министры.
— У вас поди там ночь уже?
— Почти ночь, — терпеливо подтвердил я.
Он стукнула трубкой о дерево, я подождал пару минут.
— Да? Здравствуй, Сереженька, — Фурцева моим звонкам радуется по-умолчанию.
— Большая беда постигла
— Диссиденты? — попыталась она угадать. — Ох и намудрил ты, Сережка, — вздохнула. — Будь моя воля — я бы их всех на лесоповал, но нельзя — политически вредно. И за границу выгнать нельзя — у нас три четверти диссидентов с допуском ходит!
— Мечеными ходить будут, — успокоил ее я.
— Хитро, конечно, — признала она. — Но это же не панацея — кто-то всерьез будет считать приписку об иностранном агенте знаком качества — эти-то точно не соврут!
— Будут, — признал я. — Но нам-то чего? У нас на одного отбитого приходится полста базированных, все прекрасно понимающих, граждан. Я больше боюсь, что «агентов» линчевать начнут — придется хороших Советских людей показательно сажать. Но я к вам совсем по другому вопросу.
— По какому?
— Хрюшу кто-то из «Спокойной ночи малыши» убрал.
— Как убрал? — опешила она.
— Не знаю, — признался я. — Но есть мнение, что как-то тут мракобесие замешано. У мусульман, например, свинья грязное, харамное животные, вот кто-то и напряг связи, чтобы юных правоверных не смущать.
— Та-а-ак… — многообещающе протянула Фурцева. — У них, значит, мракобесие, а материалистически воспитанные дети страдать должны?!
— Несправедливо! — поддакнул я.
— Разберусь, — пообещала она. — Как тебе на новом месте-то?
— Метели, мороз, люди замечательные, — выдал я краткий отчет.
— Как и здесь, значит! — хохотнула она. — Съемки «Голубого огонька» пропускать запрещаю!
— Так точно, товарищ секретарь ЦК КПСС!
— Молодец!
И баба Катя повесила трубку. Ох и полетят головы! Вернувшись к Вилочке, отчитался:
— Свиной вопрос в СССР успешно решен!
— А дети-то и не знают, какой тут защитник у них, — подколола она меня.
— И пускай! — не обиделся скромный я. — О, «Защитник свиней»! — гоготнув, подхватил гитару. — Зацени! «Где справедливость? Уж который год…» [.
Когда Вилочка просмеялась и похвалила, поделился планами:
— На вторую пластинку «Менестрелям» уйдет. Скоро приедут сюда, записывать — студию уже развернули. Еще приедут японцы, тоже пластинку писать. Хорошо, что остальные в Москве без меня справляются — лень этим заниматься.
— Всё-то тебе лень, — тепло улыбнулась девушка.
— Поэтому завтра с утра едем в отпуск! — заявил я. — К восьми утра нужно быть во Владивостоке, поэтому пошли спать.
— Пошли! — правильно понимающая значение слова «сюрприз» Виталина не стала выпытывать подробности.
Хорошо с ней.
* * *
Над
— Неплохое начало декабря, — оценила свидание Вилочка. — Но как же там, — указала за спину, на вход в недра циклопического по размеру плавучего рыбозавода. — Воняет!
Официально — рыбоконсервная плавучая база.
— Воняет просто жесть, — согласился я. — Я предполагал, что так будет, но недооценил масштабы.
— 600 тонн рыбы в сутки! — хрюкнула она, припомнив проведенный для нас директором завода (есть еще капитан — тут типа двоевластие, но у капитана времени показать нам хозяйство не нашлось) ликбез. — Будет тут вонять!
— Будет! — признал я.
— Все равно мне здесь очень нравится, — сместившись, она прижалась ко мне.
Ее шубка и мой «дутый» пуховик немного мешают, но все равно приятно.
— А еще твоя шапка щекочется, — почесал щеку о ее плечо.
— Почему «а еще»? — спросила она.
— Потому что до этого я подумал, что «Ее шубка и мой „дутый“ пуховик немного мешают, но все равно приятно».
— Я твой внутренний монолог не слышу, — с видимым сожалением вздохнула она.
— Моя голова — моя крепость! — гордо заявил я. — Но открою тебе тайну — в моей голове мыслепоток течет вполне литературно.
— Ты и говорить-то «литературно» не умеешь, — отмахнулась она.
— Не шаришь! — авторитетно пояснил я. — Я — ребенок эпохи постмодерна, а значит — в десятки и десятки раз хуже нигилистов! Заметила, кстати, как Тургенев изо всех сил пытался сделать Базарова отрицательным персонажем, но у него не получилось? А ведь пожилой Иван Сергеевич, будучи дворянином с соответствующими классовымизаблуждениями, молодых-шутливых Добролюбова и Чернышевского люто ненавидел. Но в сирости своей смог предложить только свойственный своему же классовому мировоззрению выход, тупо убив Базарова. Его бы воля — пустил бы под нож и настоящих разночинцев.
— Так вот из-за кого Оля трояк за сочинение получила! — хихикнула Вилка.
— А?
— Приходила позавчера, чай пили, жаловалась, — настучала она. — Я позвонила немножко — теперь в сочинениях в нашей школе оценивается способность размышлять, пусть и не всегда в общепринятом ключе.
— Это справедливо, — одобрил я.
С гудком к нашему борту причалил рыболовецкий катер. Отсюда не видно, но сейчас с него по транспортным лентам перегрузят улов, который отправится в недра базы на переработку: либо консервацию, либо заморозку. Сама база рыбку не ловит, поэтому нуждается в сателлитах.