Самый лучший папа

Бинчи Мейв

Она здесь без году неделя — а уже успела познакомиться с соседями! Чарльз смотрел на нее с восхищением.

— Послушайте, Эмили, откуда в вас столько энергии? — сказал он. — Мне кажется, вы слишком рано ушли на пенсию.

— Что вы, я не уходила на пенсию, — ответила Эмили, отщипывая кусочек пирога. — Я не хотела уходить. Мне нравилась моя работа. От меня просто захотели избавиться. Мне так и сказали — вы должны уйти.

— Но почему? Зачем они так поступили с вами? — спросил удивленно Чарльз.

— Мне сказали, что

я слишком стара и осторожна и не привношу в работу ничего нового. Чересчур старомодна. Старая кляча, одним словом. Я водила детские экскурсии по галереям и выставкам. Выдавала каждому лист бумаги с двадцатью вопросами — во время экскурсии они должны были найти ответы на эти вопросы. Так они учились смотреть и видеть, изучать картину или скульптуру. Во всяком случае, так думала я. Но потом пришел новый директор — он сам как ребенок. Он считал, что в основе изучения искусства лежит свобода самовыражения. Ему нужны были выпускники вузов, которые знали, что это такое. Я не знала — поэтому мне пришлось уйти.

— Но ведь нельзя уволить человека за то, что он опытен? — с нотками сочувствия в голосе произнес Чарльз.

Его случай несколько отличался. Он был лицом отеля, как ему сказали, а сегодня лицо отеля должно быть молодым. Что ж, логично, хотя и жестоко. Но Эмили не была похожа на старушку консервативных взглядов. Ей даже пятидесяти не исполнилось. В Америке наверняка существуют законы против подобной возрастной дискриминации.

— Нет, меня не уволили. Просто засадили за рутинную работу — заставили рыться в архивах, не давали группы, не пускали в рабочую студию. Это стало невыносимо, поэтому я ушла. Но меня вынудили.

— Вы очень расстроились? — продолжил Чарльз сочувственным голосом.

— О да. Вначале очень. Мне показалось, что я потратила все свое время на этой работе впустую. Я привыкла встречать в галереях людей, которые часто говорили мне: мисс Линч, с ваших лекций началась моя любовь к искусству. Поэтому когда меня фактически заставили уйти, показалось, что все хорошее перечеркнули одним махом. Меня списали. Мне будто сказали, что все эти годы моя работа была бесполезной и никому не нужной.

Чарльзу показалось, что она вот-вот заплачет. Она словно описывала его собственную историю службы в отеле. Он тоже чувствовал себя списанным, отработанным материалом.

Но Эмили тут же спохватилась и взяла себя в руки. Она поправила кусок съехавшей хрустящей корочки на пироге и быстро смела крошки со стола.

— Моя подруга Бетси поддержала меня, сказала, что нельзя распускать нюни и упиваться собственным горем. Нужно немедленно уволиться и заняться тем, чего мне всегда хотелось больше всего. Цитирую ее: тебе надо наслаждаться остатком жизни.

— И как? У вас получилось? — спросил Чарльз.

Разве Америка не прекрасное место! Вот он, живя здесь, никогда не смог бы себе такого позволить.

— Да, мне кажется, получилось. Я составила список того, что мне

хочется сделать. Бетси была права. Если бы я работала в какой-то другой школе, возможно, все закончилось бы так же. У меня был счет и имелись некоторые сбережения, на которые я могла себе позволить жить какое-то время. Но проблема в том, что я не знала, чего точно хочу, поэтому я занялась несколькими вещами. Сначала закончила кулинарные курсы. И вуаля! Я умею быстро готовить пирог с курицей. Потом записалась на компьютерные курсы по ускоренному изучению работы с ПК и в Интернете, поэтому при желании могу устроиться на любую офисную работу. Потом записалась в оранжерею на курсы по выращиванию растений в кадках. А потом, запасшись всеми полученными знаниями, решила посмотреть мир.

— А Бетси? Она тоже обучалась всему этому с вами?

— Нет. Она и так умеет работать в Интернете, а готовить она не хочет, потому что постоянно сидит на диетах. А вот мое пристрастие к цветоводству она разделила.

— А если бы вас попросили вернуться на работу — вы бы согласились?

— Нет. Теперь я не могу, даже если бы меня умоляли. Нет уж, сейчас я слишком занята, — сказала Эмили.

— Ясно, — кивнул Чарльз, хотел было что-то добавить, но не стал. Он немного замешкался и протянул руку к молочнику, чтобы подлить молока в чай.

Эмили почувствовала, что он хочет что-то сказать. Она умела слушать и ждать и потому не торопила и не расспрашивала.

— Дело в том, — медленно начал Чарльз с болью в голосе, — что новая метла метет-то по-новому, но вместе с пылью и паутиной она сметает на своем пути важные и ценные вещи…

Эмили догадалась, что за мысли беспокоят Чарльза. Нужно поддержать хозяина дома.

Она посмотрела на него, стараясь подбодрить.

— Выпейте еще чашечку, дядюшка Чарльз.

— Нет, спасибо. Мне пора возвращаться, — ответил он.

— А стоит ли? Подумайте об этом, дядя Чарльз. Стоит ли возвращаться? Что еще они могут сделать для вас? Сделать то, чего еще не сделали?

Он не ответил — лишь спокойно посмотрел на нее.

Она все поняла.

Эта женщина, которую он встретил сегодня утром первый раз, поняла без слов, что происходило в душе Чарльза Линча. Она поняла то, что жена и родной сын никогда не понимали, о чем никогда не задумывались.

Вечером вся семья с удовольствием уничтожала пирог с курицей, к которому Эмили приготовила еще и салат. За столом велась непринужденная беседа, и Эмили, улучив момент, заговорила о своем уходе на пенсию.

— Удивительно, как то, чего ты боишься больше всего, может стать настоящим облегчением — и даже счастьем. Я осознала это, лишь когда ушла с работы. Сколько лет я потратила впустую на переезды в поездах и междугородних автобусах. Неудивительно, что у меня не оставалось времени, чтобы научиться пользоваться Интернетом или выращивать цветы.