Самый первый Змей
Шрифт:
Конечно, и драться приходилось. По весне у парней кровь играет и часто сходятся они на кулачки, особенно, если ошивается на селе здоровенный синеглазый детина, на которого почему-то девки заглядываются. С девками же Змей был вежлив, но осторожен.
А потом приходил день, когда зацветала черемуха. И тогда Змей, проснувшись, прежде чем открыть глаза, втягивал ноздрями воздух и замирал от радости. И не нужна ему больше была каша, и тяжелым ему казалось приземленное человеческое тело. Возвращался он тогда в свой исконный образ и взмывал стрелой в розовеющее
Старый Пахомыч, который вставал раньше всех, стоял на крыльце, ежась, и наблюдал, как в лучах первой зари кувыркалось среди облаков чудо-юдо. "В этот год опять не будет земляники" – думал старик.
Сказочник и его друг
Жил-был веселый сказочник. Сказочник он был веселый, а человек грустный. Вокруг него вечно толпилась детвора с просьбами рассказать историю поинтереснее, но своих детей у него не было. По вечерам он приходил в свой пустой чистенький дом, съедал тарелочку тыквенного супа-пюре и выходил на крыльцо. Там он курил трубку, пускал большие неровные кольца и любовался закатом. И сочинял сказки.
Про мыльного пузыря, который чуть было не сделался папой римским, да на самой церемонии очень важный кардинал протянул руку, чтобы пощупать имеет ли святой отец искомое, и проколол пузыря острым ногтем на мизинце. Про лисичку-сестричку, которая обманула и зайчика-побегайчика, и волка-зубами щелка, и мышку-норушку, а медведя не смогла. Потому что медведь был старый, мудрый, а, самое главное, глухой. Про прекрасную принцессу, которая плакала жемчужными слезами и пополняла тем казну своего бессердечного отца, пока не выяснилось, что смеется она бриллиантами чистой воды. И тогда ее защекотали вусмерть. Про бравого солдата, который победил трех великанов и станцевал польку с румяной Аннушкой. А потом вечер кончался, на землю опускалась ночь и он шел в кабинет, где записывал свои сказки скрипучим обгрызенным пером.
У сказочника была тайна. Изредка, все чаще в августе, его навещал друг. Они выходили далеко за город в поле, полное зрелых подсолнухов, и вместе пускали кольца дыма и рассказывали друг другу истории. Только гость рассказывал были. Но эти были походили на сказки. И в тот день сказочник единственный раз за весь год спал спокойно и видел во сне обширные леса и светлые поляны, полные сладкой душистой ягоды. А друг его не спал. Не было для него места на обихоженной европейской земле. Всю ночь летел он, вольный и неутомимый, на юг, зимовать.
Змей и немец
Как-то раз напоролся Змей в лесу на геологов. Они сначала пару раз пальнули в Змея из новомодной пищали, а потом деру дали. Но оставили после себя много полезных вещей. Кашу с тушенкой Змей из котелка сам выхлебал, а как учуял спиртное, которого на дух не переносил, решил пустить его на медицинские цели и позвал бабу-ягу. Та поломалась немного, но пошла. Покопалась в палатках, примерила пару брошенных впопыхах курток и штопаный носок (один), нашла хорошее стеганное одеяло, почему-то на молнии и пачку лаврового листа. От спирта тоже не отказалась. Но кроме всего прочего, нашлась у геологов книжка.
Баба-яга сунула в нее нос да и зачиталась. А дочитав книгу, пересказала ее Змею. Книга была про немца. Немец курил трубку, играл на скрипке и ловил огромадных собак со странной фамилией. Еще немец падал в водопады и не расшибался. Немец, вроде бы, был вполне здоровый, но при нем постоянно находился доктор, который почему-то запрещал ему делать уколы. К немцу ходили люди и задавали ему вопросы. А он был умный-преумный и на все вопросы знал ответ.
Очень этот немец Змею понравился. Змей даже скрипку себе из поломанной сосны да старого мотка веревок соорудил. После первого же концерта на поляну заявился медведь, держа в передней лапе потерявшего сознание соловья, и слезно просил не пиликать больше. Змей еще пуще загордился и надумал курить. Насушил лопухов, камышину нашел потолще, да и затянулся. Но змеи приспособлены дым из ноздрей пущать, а не в себя втягивать. Закашлялся, засморкался и прослезился. Только вот доктора себе Змей так и не нашел. Не ходят доктора там, где Змей обретается. Да и ему в больнице делать нечего.
Змей, монахи и привязанности
В прежние времена Змей все больше в Индии зимовал. Найдет себе какой-нибудь заброшенный княжеский дворец глубоко в джунглях и живет там зим десять, пока не надоест. В Ганге купался, с крокодилами дрался, со слонами беседовал, кобр опасался. От кобриного яда у него жуткий насморк приключался и чесотка между головами. Любил Змей, когда в Индии сезон дождей начинался и все в рост пускалось, а потом зацветало. Любил Змей в звездные ночи подниматься высоко над джунглями и парить в черном бархатном небе. Вот только не любил Змей буддийских монахов. А все почему? Потому что случилась раз у него встреча.
По утру, спросонья, выбирался он как-то из зарослей и запутался в лианах. Только стал путы пережигать мелкими огненными плевками, как услышал биение барабанов и монотонное пение. Извернулся и увидел человек восемь бритых, в оранжевых покрывалах и с точками во лбу. Окружили они Змея, расселись в разных позах и давай под нос гудеть и покачиваться. Инда закружились головушки у Змея. Выпутался он из лиан, не очень грациозно плюхнулся на землю и приступил к человекам с распросами: кто, мол, такие и почто гудут. А те молчат, только еще быстрее качаются и в барабаны яростнее стучат. Подумал Змей, что плохо он их язык понимает и решил сыскать толмача.
На высоком каменном столбе посреди джунглей сидел в позе лотоса великий йога Шатхья и предавался самосовершенствованию. Вдруг откуда ни возьмись свалился на него крылатый трехголовый Наг, схватил когтистой лапой поперек узких чресл и понес. По пути на ломанном языке слезно просил уговорить рыжих людей уйти подальше и не мешать жить мирным нагам. Шатхья удивился, но не сильно, потому что испытал и преодолел все соблазны мира. Спустил его Наг на землю посреди буддийских монахов, а сам в сторонке стал и приготовился слушать.
И вот что Змей про себя узнал. Оказывается, его, Змея, нет, а есть он всего-навсего порождение злобного Мары. Оказывается, и Мары нет, и всего мира нет, а есть только нирвана. Но и нирваны тоже нет, потому что ее еще надо достигнуть. Задумался Змей и спросил:
– А если всего мира нет, то и земляники-ягоды, выходит, нет?
– Нет, – грозно сказал монах.
Вот тут Змей и затосковал. Монахи погундели-погундели и ушли, а тоска осталась. Даже спать не мог Змей, просыпался среди ночи вздыхал и думал: "Как так нет земляники?" и снова вздыхал.