Самый старший лейтенант. Разведгруппа из будущего
Шрифт:
— А если фрицы нырять начнут? Вообразят, что сейф уцелеть мог.
— Тут один корпус от корыт останется, — заверил взрывник, возясь с детонаторами. — Не сомневайтесь, товарищ младший лейтенант.
Женька сомневаться и не думал. Работу профессионала сразу видно. Главное, со временем взрыва не ошибиться. А времени всласть понырять у противника не будет.
Выбрались в рубку, и Женька сообразил, что уже светает. Портовые здания проступали в серой полутьме. Катрин стояла у штурвала со вскрытой банкой консервов, ела с ножа и разглядывала хаос на причалах.
— Угощайтесь. Румынский овощпром. Но мясо там тоже имеется. Товарищ старший лейтенант брезгует. Уверен, что там бараньи яйца.
Женька осторожно подхватил с лезвия финки густое месиво. На вкус оказалось остро и довольно вкусно. Взрывник тоже попробовал.
— Ничего. Хлеба бы еще. Только с чего товарищ командир решил про барашка? Здесь вроде говядина.
— Про бараньи яйца догадку я высказала, — призналась Катрин. — И с чего это мне в голову взбрело? Романтические ассоциации какие-то.
Мишка старался не ухмыляться:
— Мы к взрыву готовы. Осталось время выставить. Какой приказ будет?
— Товарищ старлей сейчас решает, — Катрин вскрыла новую банку. — Тут такое дело — с взрывом просчитаться нельзя. Если часовых до налета начнут менять…
— А он сам-то где? — поинтересовался Женька.
Начальница указала финкой на потолок рубки:
— Наверху товарищ старший лейтенант. Обстановку изучает, нас, обжор, прикрывает. Чапай думает, короче.
Теперь Миша улыбаться не стал. Наоборот, слегка напрягся и сказал:
— Я проверю заряды. Мало ли…
Взрывник соскользнул по трапу. Женька вздохнул.
— Не ерзай, Земляков, — сказала Катрин, жуя. — Я девушка открытая. Даже комсомолкой была несколько дней. Чего это я свое мнение скрывать должна? К тому же мы с тобой сегодня обязаны геройски пропасть без вести. И наш товарищ командир, кстати, тоже. Война нас спишет.
— Это конечно. Только все равно за спиной болтать нехорошо.
— Вернемся, я все в глаза выскажу, — посулила Катрин. — И ему, и начальству. Я, блин, с ним даже за один монитор садиться не желаю. Нашли мне замену, банши его покусай.
— Это наши дела. А Шахметову как такое слушать? Может, он за провокацию принял? Он из СМЕРШа, со всеми вытекающими.
Катрин посмотрела, слизнула с лезвия финки соус, умудрившись не порезаться.
— Знаешь, Евгений, ты, похоже, проникся. Молодец. Нет, я серьезно. Походатайствую перед начальством, чтобы тебе лишнюю увольнительную дали.
— Спасибо.
— Нет, за это мне Иришка спасибо скажет. Насладиться лишний раз твоим обществом, Земляков. Приголубит, приласкает. Возможно, в последний раз.
— Э, а почему это в последний?
— Убьют тебя, идиота, скоро. Вот, может, в следующей командировке. Потому что в людях ты разбираешься так, примерно как я в нижнесаксонской поэзии. С Толкуновым в группе ходить нельзя. У меня инстинкт. Мгновенная реакция организма. Туповатая и необъяснимая, но безошибочная.
— Он командир. Назначенный сверху. Там его проверяли.
— Нет, это мы его сейчас проверяем. А сверху его настойчиво рекомендовали. Наверняка имели для этого основания. Но ошиблись. Такое бывает. Смотри, по возвращении не вздумай в интеллигентность играть. Он тебе не нравится.
— Чего он мне нравиться должен? Мне девушки нравятся. Вроде тебя и Иришки.
— Спасибо за комплимент. С Иришкой я конкурировать не собираюсь. Девочка хорошая. А я тетенька скверная, — Катрин поставила пустую банку у иллюминатора, — поэтому говорю прямо. Толкунов — не наш. Возможно, для армии он очень нужный, полезный и даже необходимый человек. В атаку батальоны поднимать тоже кому-то нужно. Непреклонность и личное мужество перед строем демонстрировать нужно. Дело достойное, ничего не говорю. Но наше «К» — это не совсем армия. Нас к ГлРу приткнули, потому что ничего более подходящего для таких дурных не нашлось. Мы на инстинкте куда чаще, чем на трезвом расчете, работаем. На самом деле никому не нужно эту войну менять. Выиграли давным-давно, и ладно. Зачем в «кальке» ковыряться? Пользы — ноль целых хрен десятых. Просто нам очень хочется. Этакое смутное, но непреодолимое влечение.
— А как же насчет наработок опыта? Возможных ситуаций в дальнейшем?
— Вот именно — возможных. Даже не гипотетических. Опять полная неопределенность. Чувствуем, что нужно, но не можем понять почему и для чего. Обдумай на досуге, Земляков. Что касается Толкунова — вернемся, и ну его на фиг. У меня был один хороший корешок. Друг, можно сказать. Жулик и проныра просто жуткий. Так у него была характерная особенность — крайне чувствительный желудок. Еще ничего не случилось, а у него брюхо уже вовсю крутит. Всё — близкие неприятности гарантированы.
— Мутант-экстрасенс?
— Нет, — Катрин усмехнулась. — Человек. Ворюга с очень сложным кодексом чести.
— Ну, не знаю. Мне, честно говоря, больше такие, как ты, нравятся. Прямые.
— Путаешь. Это я стройная. А прямой меня вряд ли обозвать можно. В юности прямолинейностью грешила, но на данный момент уверенно изжила сей возрастной недостаток. Теперь иной раз могу себе позволить чуть-чуть наглость проявить. Но ты это как пример для подражания не бери.
— Это почему?
— Я сама свою жизнь строю. Такая у меня планида. А ты человек общества.
— Ого, интересная теория.
— Какая еще теория? Мне об этом одна богиня сказала. Ты с богинями знаком? Нет? Вот видишь. Зато у тебя на шкуре есть родинки. А я чистая, как из пробирки. Вот и ковыряюсь сама по себе. Нет мне предначертания.
— Очень круто.
— Думаешь? Вот попробуй сам за все с тобой происходящее отвечать. — Катрин горестно вздохнула: — Вообще, неуместный разговор. Сидим здесь как на иголках, да я тебе еще и эзетерические небылицы плету. Что там верховный главнокомандующий? Заснул, что ли? Рассвело уже совсем.