Самый жаркий день

Березняк Андрей

– Это Свет? – спросила я.

– Да, – кивнул Николай Павлович. – Так правильно.

Во второй раз, уже перед самым окончанием сборов, меня вновь вызвали на прием, и в кабинете Государя скромно сидел Нестор Павлов.

– Забирайте с собой этого эскулапа. Здесь он своим нытьем о чистоте всех утомил, а Вам в походе пригодится. И как лекарь, и как проводник.

Отказываться я, конечно, не стала, такой подарок оказался очень кстати.

–

Так вот, нас будет по примерным подсчетам одиннадцать тысяч человек. Вполне возможно, что пробиваться нам придется с боями через пустынные местности, через горы. Потом в самой Индии мы встретим английские войска. Пусть официально это охранные части Ост-Индской компании, но по сути – те же солдаты Его Величества Георга. И их там много, а нам подмоги ждать не придется. Поэтому я и настаиваю на том, чтобы геройствовали вы все с умом.

Такая мысль полковникам по душе не пришлась. Как-то Серж сказал мне, что гусар, доживший до тридцати лет – плохой гусар, и его можно уверенно подозревать в трусости. Я тогда пришла в гнев, назвав такую сентенцию форменной глупостью. Зачем мне героический, но мертвый Фатов, что мне с ним делать? Но такие настроения и для армии, и для гвардии оказались обычным делом.

– Я – барышня, да еще и промышленница, поэтому привыкла все считать. Если после одного боя мы не досчитаемся тысячи солдат, то в следующем будет сложнее, и потерь будет еще больше. Добавим к этому плохое питание и уход. Кстати, распоряжения Нестора Павлова я требую исполнять неукоснительно!

Офицеры заворчали, и стало понятно, что врач успел доконать и их, хотя еще и дня не прошло от момента отправления.

– Зануда он! – вскрикнул Кульмин. – Устраивает нам лекции о пользе мытья рук перед едой, о том, что солдаты не должны пить сырую воду, что перевязочные тряпки кипятить нужно.

– Так нужно же! Поверьте, сами удивитесь, что от поноса на марше у вас помирать перестанут. Нестор Иванович – человек уникальный, Мани дал ему удивительный талант, который спасет тысячи жизней еще.

– И соглашусь, – сказал вдруг Петров. – Довелось мне на лечении подивиться такому изобретению как микроскоп. И скажу Вам, Федор Владимирович, что при многократном приближении можно заметить множество живых существ, которых просто так глазом не узреть. Вот Нестор и твердит, что такие могут стать причиной и расстройств живота, и прочих болезней, в том числе холеры.

При упоминании страшной хвори полковник Кульмин перекрестился. О том, что в Индии прошла самая настоящая эпидемия, он знал, как и многие уже, и перспектива вступления в самый очаг заразы офицера пугала.

– Так к чему эта диатриба[1], Александра Платоновна? – вернулся к теме разговора Алексей Сергеевич. – Причем тут мои пушки?

– Вот, – я потянулась к столику, на котором лежал револьвер.

Это была совсем новая модель, кажется, инженер Кутасов вошел во вкус, и мастерил грозное оружие чуть ли не еженедельно. Пистолет, названный им игриво «Бонтон»[2], казался вершиной технического искусства, и как-то улучшить его не представлялось возможным.

Барабан

на семь патронов, который менялся в два движения, как и в предыдущих творениях Семена при выстреле надвигался на ствол, надежно вжимая в него пулю и не давая сгоревшему пороху излишне прорываться наружу. От нарезов он практически отказался, заявив, что на тех дальностях, в которых следует использовать ручное оружие, они ни к чему. Зато механизм самовзвода оказался легок, и даже женской руки было достаточно для выстрела с поворотом каморы. Калибр еще больше уменьшился, зато рабочие успели выправить специально для меня аж две сотни патронов в латунных гильзах.

– В чем преимущество этого прекрасного орудия убийства?

Офицеры на мгновение задумались, выискивая каверзу в простом вопросе.

– Скорость стрельбы? – предположил инфантерный полковник.

– Скорость заряжания? – так же логично сказал артиллерист.

– И это тоже, – согласилась я, – но есть еще одно преимущество. При стрельбе я могу укрыться, даже имея один заряд, но быстро перезарядить, не подставляясь под неприятельские пули.

– С обычным пистолетом так тоже можно, – не согласился Кульмин, хотя покосился на новенький револьвер на своем поясе.

Я встала и осторожно, стараясь попасть шагами в такт раскачивающемуся вагону, подошла к роскошному резному шкафу, место которому было в каюте богатого парусника, но никак не в сухопутном путешествии. Даже боюсь представить, какое богатое убранство будет в царском поезде, который все еще снаряжался в гатчинских цехах.

В моих руках вытащенное на свет ружье казалось громадным. Калибр его был уже внушительнее – три с половиной линии, что все равно меньше привычного для армии. От обычного это оружие отличалось и способом заряжания и стрельбы.

Оба полковника пребывали в изрядном удивлении. Казалось бы: после револьверов совсем просто было додуматься до такой придумки, но нет, смотрят, как бараны на новые ворота.

– А преимущества вот этого винтовального ружья перед простым штуцером вам очевидны, господа? – спросила я.

Кульмин просительно потянулся к оружию и, получив его, внимательно осмотрел барабанный механизм. Ответа от него не требовалось, ведь и так было понятно, что солдат с этим разросшимся револьвером сможет сделать шесть выстрелов подряд, не снаряжая каждый из них, а потом быстро поменяет барабан на полный и продолжит бой.

– Заметьте, перезарядить можно и лежа, лежа же можно вести стрельбу, не стоя под пулями в плотном строю.

– Пулям кланяться русский солдат не привык, – проворчал Федор Владимирович, но очевидно, что все преимущества он уже оценил.

– Русский солдат привык и пешком версты покрывать, а теперь мы мчим быстрее ветра, – возразил полковник Петров. – Все меняется, мон ами[3], и быстрее, чем мы можем воспринять. Александра Платоновна, так какова Ваша мысль по поводу артиллерии?

Я вновь устроилась в своем кресле, Кульмин в это время пробовал вкидывать ружье, изображать прицеливание, исследуя новый баланс.