Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
По мере того как Луиза читала вслух это мрачное послание, голос все больше изменял ей, а при словах «вследствие смертного приговора владельцам банка»бумага выскользнула из ее дрожащей руки, и дыхание у нее перехватило.
Зарыдав, она бросилась на шею Сальвато; он крепко прижал ее к груди, а Микеле тем временем поднял бумагу и прочитал ее от первой до последней строки.
Затем воцарилось мучительное молчание.
Но Клагман прервал его.
— Сударыня, — сказал он, — прочитанная вами бумага — это циркуляр, адресованный всем; но я принес еще одно письмо от Андреа Беккера — оно адресовано лично вам и содержит его последнюю волю.
Сальвато разжал объятия, чтобы Луиза могла взять это завещание молодого Беккера.
— Читай, — проговорила она.
Первым побуждением молодого человека было мягко отстранить ее руку, но Луиза настаивала:
— Разве вы не видите, друг мой, что я не в состоянии сама это прочитать?
Тогда Сальвато распечатал письмо и, все также обнимая Луизу, при свете стоявших на камине свечей прочел вслух следующие строки:
«Сударыня!
Если бы я знал какое-нибудь создание более чистое, чем Вы, я поручил бы ему святое дело, что оставляю Вам, прощаясь с жизнью.
Все наши долги выплачены, ликвидация произведена. В нашем банке остается сумма приблизительно в четыреста тысяч дукатов.
Эту сумму мы с отцом предназначаем для облегчения участи жертв гражданской войны, в которой погибаем и сами, — предназначаем независимо от того, какие принципы исповедовали эти люди, в чьих рядах они сражались.
Для мертвых мы не можем сделать ничего, кроме как, умирая, молиться за них. Но мы можем кое-что сделать для живых, по нашему разумению, тоже жертв, — для детей и вдов людей, так или иначе павших на войне; только в наш последний час увидели мы эту войну в истинном свете и с горечью называем ее братоубийственной.
Но чтобы распределить сумму в четыреста тысяч дукатов разумно, справедливо и беспристрастно, мы отдаем ее, сударыня, в Ваши благословенные руки: мы уверены, что Вы разделите ее между нуждающимися по чести и совести.
Это последнее доказательство доверия и почтения говорит Вам, сударыня, что мы нисходим в могилу убежденными в Вашей непричастности к преждевременной и кровавой нашей кончине и виним в ней лишь злой рок.
Надеюсь, что письмо это будет Вам передано сегодня вечером и нам дано будет утешение узнать перед смертью о принятии Вами миссии, имеющей целью призвать милосердие Небесное на ваш дом и благословение бедняков на нашу могилу!
Я умираю с теми же чувствами, с какими жил, по-прежнему называя себя Вашим, сударыня, почтительным поклонником.
Это письмо, в противоположность первому, казалось, придало Луизе сил. Пока Сальвато, пытаясь сладить со своим волнением, дрожащим голосом читал его, она радостно подняла голову, опущенную в ожидании проклятия, и торжествующая улыбка засияла на ее заплаканном лице.
Она приблизилась к столу, где находились чернила, перо и бумага, и написала следующие слова:
«Когда пришло Ваше письмо, я собиралась уехать, покинуть Неаполь; теперь я остаюсь, дабы исполнить возложенный на меня священный долг.
Вы верно судите обо мне. И говорю Вам, как скажу Господу нашему, перед которым Вы скоро предстанете, а вслед за Вами, быть может, и я, — повторяю Вам: я невиновна.
Прощайте!
Ваш друг в этом мире и в мире ином, где, надеюсь, мы свидимся.
Закончив этот ответ, Луиза передала листок Сальвато; тот с улыбкой взял его, склонившись перед ней, и, не читая, протянул его Клагману.
Посланный вышел в сопровождении Микеле.
— Значит, ты остаешься? — спросила Нанно.
— Остаюсь, — откликнулась Луиза, чье сердце безотчетно искало предлога не расставаться с возлюбленным и, может быть не отдавая себе отчета, ухватилось за тот, что предлагал осужденный.
Нанно подняла руку к небу и торжественно изрекла:
— Ты, любящий эту женщину как свою душу и больше жизни, будь свидетелем: я сделала все, что могла, для ее спасения. Будь свидетелем, что я открыла ей глаза на грозящую погибель, предлагала ей бежать и, вопреки долгу тех, кому дано видеть будущее, обещала ей помощь и опору. Как бы жесток ни был твой жребий, не проклинай старую Нанно, напротив, скажи, что она совершила все возможное для твоего спасения. Прощай. Ты видишь меня в последний раз.
И, скользнув во мрак, с которым смешалось ее темное одеяние, колдунья исчезла, прежде чем молодая пара успела ее задержать.
CXLIV
АВАНПОСТЫ
Луиза и Сальвато не успели еще обменяться ни словом, как вернулся Микеле.
— Будь спокойна, сестрица, — сказал он. — Скоро для Беккеров не останется никаких тайн, они узнают, кого им надо проклинать как доносчика. Хуже виселицы меня ничего ожидать не может; что ж, прежде чем меня повесят, я хоть исповедуюсь.
Молодые люди взглянули на Микеле с удивлением, но тот продолжал:
— Нельзя терять время на объяснения, ночь наступает, и вы знаете, что надо делать.
— Верно, — ответил Сальвато. — Ты готова, Луиза?
— Я приказывала подать карету к одиннадцати часам, должно быть, она у крыльца.
— Да, я ее видел, — сказал Микеле.
— Хорошо, Микеле. Вели перенести туда вещи, уложенные в сундук, они потребуются мне в Кастель Нуово. А я тем временем отдам кое-какие распоряжения Джованнине.
Она позвонила, но напрасно: девушка не появилась.
Луиза позвонила еще раз. Тщетно смотрела она на дверь, в которую должна была войти служанка, — дверь не отворялась.
Тогда Луиза поднялась и сама отправилась в комнату Джованнины, думая, что та заснула.
На столе горела свеча, рядом лежало запечатанное письмо на имя Луизы.
Узнав почерк Джованнины, молодая женщина вскрыла письмо.
Оно гласило:
«Синьора!
Если бы Вы уехали из Неаполя, я последовала бы за Вами куда угодно, полагая, что мои услуги Вам необходимы.
Но Вы остаетесь в Неаполе, окруженная людьми, которые Вас любят, и я Вам более не нужна.
Я не смею задерживаться дольше в этом доме перед лицом надвигающихся событий, и ничто, даже преданность, в которой Вы не нуждаетесь, не заставит меня запереться в крепости, где я не буду свободна в своих действиях. Поэтому я возвращаюсь к своим родителям.
Кстати, Вы были так добры, что утром выплатили мне мое жалованье, и при данных обстоятельствах я смотрю на это как на окончательный расчет.
Итак, синьора, я покидаю Вас, исполненная благодарности за проявленную Вами ко мне доброту и столь опечаленная нашим расставанием, что хочу избежать прощания, которое было бы для меня еще более горестным.
Ваша смиренная, покорная и преданная служанка
Луиза содрогнулась, читая это послание. Вопреки заверениям в преданности и покорности, от строки до строки его пронизывала какая-то странная холодная ненависть. Ее, правда, не видел глаз, но различал ум и чувствовало сердце.
Молодая женщина спустилась в столовую, где ее ожидал Сальвато, и передала ему письмо.
Тот пожал плечами и пробормотал: «Змея!» Но тут вошел Микеле. Он не нашел у дверей карету и спрашивал, следует ли поискать другую.
Ясно было, что ждать возвращения кареты бесполезно: в ней уехала Джованнина.