Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
Сплоченные ряды республиканцев расступились перед ним: еще не узнав его в лицо, люди сразу распознавали в нем офицера высокого ранга.
Генералы встретились под огнем.
Сальвато объяснил Вирцу цель своего прибытия; он держал приказ наготове и тут же дал Вирцу прочесть его. Тот выразил одобрение, нужна была только подпись.
Сальвато спешился, передал повод одному из своих калабрийцев, которого узнал в толпе, и направился в ближайший дом, служивший лазаретом, за пером и чернилами.
Вернувшись, он протянул Вирцу смоченное чернилами перо.
Тот
Но в это мгновение, воспользовавшись передышкой, капитан из войска санфедистов выхватил у стоявшего рядом калабрийца ружье и выстрелил в республиканского генерала.
Сальвато услыхал глухой стук, потом вздох. Вирц начал клониться на сторону и вдруг упал на руки посланца.
Кругом закричали:
— Генерал убит! Генерал убит!
— Ранен! Только ранен! — закричал в ответ Сальвато. — И мы отмстим за него!
Он вскочил на коня, принадлежавшего Вирцу, и призвал:
— В атаку на этот сброд! Вы увидите, он рассеется как пыль на ветру!
И, не оглядываясь, не заботясь о том, следуют ли за ним, Сальвато устремился на мост Магдалины в сопровождении каких-нибудь трех-четырех всадников.
Залп из двух десятков ружей встретил его, свалил двоих из его людей и перебил ногу его лошади, рухнувшей на землю.
Сальвато тоже упал, но с обычным хладнокровием успел расставить ноги, чтобы их не придавило крупом коня, и схватился обеими руками за седельные кобуры. К счастью, в них были вложены пистолеты.
На него ринулись санфедисты. Двумя выстрелами он сразил двоих, затем, отшвырнув ненужные больше пистолеты, взял в руку саблю, которую до тех пор держал в зубах, и ранил третьего.
В ту же минуту послышался нарастающий оглушительный топот, земля задрожала под конскими копытами: это Николино, узнав об угрожающей Сальвато опасности, во главе своих гусаров ринулся в атаку, чтобы поддержать друга или освободить его.
Гусары неслись по всей ширине моста. Чудом избежав вражеских штыков и сабель, Сальвато едва не погиб под копытами коней патриотов.
Схватившие было его санфедисты разбежались, и, чтобы не оказаться растоптанным своими, он вынужден был перепрыгнуть через парапет моста.
Мост очистили, врага оттеснили; моральный урон, нанесенный ранением Вирца, был отчасти возмещен достигнутым преимуществом над противником. Сальвато перешел Себето вброд и оказался среди республиканцев.
Вирца перенесли в лазарет, и молодой генерал бросился туда: если у Вирца еще достанет сил подписать бумагу, он подпишет. Пока в груди главнокомандующего теплится жизнь, его приказы должны исполняться.
Вирц не умер, он был без сознания.
Сальвато переписал заново приказ, выпавший вместе с пером из слабеющей руки генерала, отправился искать свою лошадь, нашел ее и, дав приказ обороняться до последнего человека, помчался во весь опор в Каподикино, к Бассетти.
Менее чем через четверть часа он уже был там.
Бассетти держал оборону в менее опасном месте, далеко от кардинала, так что Сальвато мог отвести его в сторону, чтобы тот подписал приказ для Скипани в двух экземплярах, на случай если один не достигнет адресата.
Он рассказал генералу, что произошло у моста Магдалины, и расстался с ним только после того, как получил с него клятву защищать Каподикино до последнего и поддержать операцию, назначенную на следующий день.
Чтобы вернуться в Кастель Нуово, Сальвато надо было проехать через весь город.
На улице Фориа дорогу ему преградила огромная толпа.
Причиной сборища оказался монах, восседавший верхом на осле и державший большую хоругвь.
На хоругви был изображен кардинал Руффо на коленях перед святым Антонием Падуанским, протягивавшим ему связку веревок.
Рослый монах, возвышаясь над толпой, растолковывал со своего седла смысл изображения: это святой Антоний явился кардиналу во сне и, показывая веревки, открыл ему, что в ночь с 13 на 14 июня, то есть на следующую ночь, заговорщики-патриоты намереваются перевешать всех лаццарони, оставив в живых только детей, чтобы вырастить их безбожниками, и что с этой целью Директория раздала якобинцам веревки.
По счастью, на 14 июня приходится праздник Антония Падуанского, а святой не желает, чтобы его день был омрачен убийствами, и он вымолил у Бога дозволение — как показывает развевающаяся в воздухе хоругвь — предупредить об опасности кардинала, который в свою очередь предупредит верных сторонников Бурбонов.
Монах призывал лаццарони обыскать дома, где живут патриоты, и всех, у кого будут найдены веревки, повесить.
Продвигаясь от Старого рынка к Бурбонскому дворцу, монах целых два часа, через каждые сто шагов останавливаясь, твердил свои призывы под угрожающие крики и вопли пятисот с лишним лаццарони. Читатель, наверное, узнал в этом монахе фра Пачифико, вернувшегося в бедные кварталы Неаполя, где он тотчас вновь обрел былую популярность, да еще в возросшей мере. Но Сальвато не понял значения речей капуцина и хотел уже проехать мимо, как вдруг увидел, что по улице Сан Джованни а Карбонара шествует группа оборванцев, неся на штыке обмотанную веревкой человеческую голову.
Нес ее человек лет сорока пяти, отвратительный на вид. Он был весь испачкан кровью, капавшей на него с отрубленной головы; его безобразное лицо, рыжая, как у Иуды, борода, жесткие волосы, прилипшие к вискам под кровавой капелью, казались еще уродливее от широкого шрама, наискось пересекавшего щеку и вытекший левый глаз.
Позади него теснились другие, неся отрубленные руки и ноги, вопя во всю глотку: «Да здравствует король!», «Да здравствует вера!»
Осведомившись, что означает эта зловещая процессия, Сальвато услышал в ответ, что лаццарони, подстрекаемые фра Пачифико, стали рыться в погребе у одного мясника, нашли там веревки и с криками: «Вот петли, приготовленные, чтобы нас повесить!» в несколько приемов перерезали несчастному горло, а потом растерзали его тело. Изуродованное туловище, разорванное на двадцать частей, повесили на крючья в лавке, а отрубленные члены и увенчанную веревкой голову понесли в город.