Сан Мариона

Соловьев Александр

– Да, господин...

– Много ли христиан в Дербенте?

– Посмотри, господин, показалась крепость!
– воскликнул вожатый, указывая вправо.

Караван приближался к городу, и стена, перегораживающая долину, теперь закрывала уже треть неба. Вдоль нее тянулся высокий земляной вал, за которым угадывался ров. Мощно выступали квадратные и полукруглые башни с темнеющими отверстиями бойниц, с высокими зубцами. А там, куда показывал вожатый, за увалом открылось голубое ущелье, на противоположной стороне которого поднимался крутой, местами обрывистый холм. Вершину холма опоясывали стены из желтого камня. Северная городская стена, поднимаясь по склону холма, упиралась в скалу, над которой возвышалась желтая крепость. Зрелище было внушительное. Желтая крепость, подобно могучему орлу, парила над долиной, ибо

высота холма была не менее пятисот локтей. Камень, сброшенный с его вершины, мог бы докатится до берега моря. За ущельем круто вздымались поросшие травой и кустарником склоны горы.

Византиец, забыв о вожатом, подавшись вперед и упираясь рукой о луку седла, не отрываясь смотрел вправо. В черном плаще, черном капюшоне, он напомнил грифа, что подлетал сегодня к каравану.

Вожатый с ужасом поглядывал на него, не сомневаясь, что его спутник хазарский лазутчик. Но разве простому лазутчику дают золотую айцзу тайный знак кагана? А если он знатен, то почему пробирается в Дербент тайком, снисходя до расспросов простолюдина? Придворный кагана едва ли сохранит византийскую надменность и чужеземную привычку застегивать фибулу на правом плече (среди византийцев много леворуких, их с детства приучают владеть левой рукой столь свободно, как и правой, что полезно в рукопашном бою). Но если византиец не служит при дворе кагана, то откуда у него золотая айцза?

Размышления вожатого прервал голос монаха, который, придержав жеребца, сказал:

– Эй, я слыхал - у тебя много детей, и они ждут не дождутся своего отца. Запомни, сын греха: не вздумай рассказать о нашем разговоре! Ты понял?
– и, заметив, что к ним подъехал купец, монах воздел руки и громко прокричал:

– Даже закоренелые в неведении хазары, вышедшие из тьмы степей, приняли христианскую веру [за период Хазарского каганата правящая аристократическая верхушка по политическим мотивам неоднократно принимала различные религии - христианство, ислам, иудейство; народ же вплоть до гибели каганата оставался языческим, поклонялся Тенгри - верховному божеству]. А разве не жаждете вы света истины?..

3. ДЕРБЕНТ

Торговый караван заметили в крепости, и там, над башней, нависшей над скалой, затрепетал на шесте белый флажок. На городской стене меж зубцов-забрал, в бойницах воротных башен показалась лица стражников охраны ворот. Всматривались внимательно, ибо нет числа человеческим хитростям. Случалось и такое, что подходил к городу большой торговый караван с охраной и слугами, мирно сидящими на верховых верблюдах. Караван был албанским, и много раз уже приходил в город, и купцы весело перекликались со стражниками на стенах, рассказывая о привезенных товарах: невиданных бронзовых зеркалах, красных и белых сукнах, различных мехах. Слуги доставали из мешков кувшинчики, откупоривали, как бы поддразнивая, отхлебывали янтарное густое вино, звенели монеты во встряхиваемых кисах, соблазняя вознаграждением, нетерпеливо ревели усталые верблюды. Наконец распахивались ворота, караван втягивался в город под радостные выкрики и шутки горожан, собравшихся посмотреть на прибытие богатых гостей. И вдруг по незаметному знаку слуги на верблюдах сбрасывали с себя походные накидки, выхватывали луки, прикрепленные к седлам... И, не успев опомниться, падали горожане-зеваки, а из ближних к городу оврагов, из-за увала, из припойменной рощи мчались к городу, к распахнутым воротам, конные сотни. И начинался грабеж и безжалостное избиение жителей.

Но этот караван был невелик, охрана немногочисленна. Дозоры, скрывающиеся в степи, не донесли о приближении врага. С пронзительным скрипом медленно начали распахиваться железные ворота.

Въехал купец, вожатый с монахом в черном плаще, заторопилась охрана каравана, настороженно встречаемая выстроившимися в две линии воинами городской стражи с луками в руках. Вожатый, следивший за византийцем, видел, как внимательно и цепко тот осматривает воинов-стражников, их оружие, вглядывается в лица. Византиец задержал взгляд на громадного роста албане, стоявшем первым в левой шеренге, и, чем-то неприятно пораженный, отшатнулся, когда его глаза оказались почти на одном уровне с сосредоточенным лицом пешего богатыря. Чертами лица этот могучий стражник напоминал лега, что первым погиб в поединке с хазарином.

Прямо от ворот начиналась просторная, вымощенная булыжником

дорога. Город оказался неширок, и дорога как бы разрезала его на две части, не далее чем в полете стрелы упираясь в противоположную стену, где тоже виднелись ворота, выкрашенные в черный цвет. Справа от дороги город поднимался по склону холма вверх к крепости. Здесь были кварталы больших каменных домов, окруженных садами, каменными оградами, бассейнами. Сквозь листву садов желтела черепица крыш и кое-где поблескивали на солнце стекла окон. Богат Дербент и славен ремеслами!

– Стекло, господин, изготавливают только в Константинополе и Дербенте!
– не удержался сообщить вожатый.
– За стеклом к нам приходят караваны даже из Великой Болгарии [Великая Болгария - государственное объединение болгар в Приазовье в VII веке] и Русии [Русия - область проживания восточных славян].
– В его голосе слышалась гордость.

– Но не забывай, варвар, что в окна дворца вашего филаншаха [филаншах - должность в административном аппарате Персидского государства] Шахрабаза вставлено византийское стекло!
– надменно отозвался христианин.
– И помни о моем предупреждении! Если в аду сатана поджаривает грешников на сковороде с кипящим маслом, то человек может придумать такое, что и сатана позеленеет от зависти! Но послушай, зачем строится эта стена?

Справа, немного поодаль от дороги, от северных ворот до южных суетилось множество полуголых, тощих, запыленных людей. Одни вкапывали в землю бревна, укрепляли их поперечинами, укладывали на подпорки доски, другие носили на изготовленные подмостки камни, укладывая их в воздвигаемую стену, третьи размешивали длинными палками дымящийся известковый раствор в больших ямах, подкатывали его к подмосткам на тачках. Люди работали молча, поспешно, подгоняемые окриками здоровенных надсмотрщиков. Если кто, заслышав шум проходившего по дороге каравана, поднимал от кладки измученное лицо, замедляя работу, тотчас слышалось предупреждающее щелканье бича надсмотрщика. Свежесложенная стена росла на глазах. В поспешности, с которой работали люди, было нечто грозное.

С первого же взгляда становилось ясно: каменная стена скоро отделит кварталы, что поднимались по склону холма, от кварталов, теснящихся слева от дороги, и не требовалось большой проницательности, чтобы понять: верхний богатый город отделял себя от нижнего. Поэтому вожатый промолчал, но византиец больше и не расспрашивал.

По левую сторону дороги тянулись закопченные низкие кузни, гончарни, крытые черепицей навесы. Из распахнутых дверей ближней кузни выплывал сизый дым, там, в глубине полутемного помещения, вспыхивало, металось в горне пламя, и обнаженные по пояс кузнецы гулко били молотами по раскаленной полосе железа. Костлявый, с бритым черепом человек с черным клеймом раба, выжженным на выпуклом лбу, охлаждал в чане с водой только что выкованный меч. Из чана вырывались клубы пара. Раб мрачно глянул на проезжающих мимо людей, сверкнув исподлобья глазами, и тут же согнулся, притушив раскаленный блеск глаз. Дальше под навесами на гончарных кругах работали мастера-гончары: один, смуглый, в набедренной повязке, ножом отрезал куски глины, бросал на поддон круга, два других - сутулые, лохматые - руками раскручивали круг, и на нем мгновенно вырастала глиняная трубка. Ловкое движение ножа одного из гончаров - и трубка разваливалась вдоль на две равные части, превращаясь в сырую черепицу. Заготовленная черепица сохла на солнце, а под навесом была сложена уже высушенная. Там же стояли высокие узкогорлые кувшины, широкодонные амфоры и мелкие сосуды.

За мастерскими теснились приземистые хижины с плоскими крышами, некоторые были обнесены каменными оградами. В двориках по чахлой траве ползали голые дети, бродили тощие овцы, козы. Кое-где меж хижин виднелись крохотные участки обработанной земли, на них копошились женщины в длинных, до пят, просторных рубахах, в платчатых головных покрывалах. Кварталы отделялись узкими улочками, местами чернеющими жидкой грязью. На некоторых крышах сушилась трава. За хижинами, в глубине города, виднелся обширный пустырь, окаймленный густыми кустами розового тамариска, а за тамариском выступала голубовато-дымчатая равнина моря. Обе городские стены уходили на несколько сот локтей в море и почти смыкались, оставив лишь узкий проход, образуя гавань. В гавани на мелкой, сверкающей под солнцем зыби, покачивался корабль.