Санаторий «Седьмое небо»

Луговцова Полина

Лев вдруг вспомнил про деда и огляделся, но того в подземном переходе уже не было. Шум воды, доносящийся из-под решеток «ливневки», заглушил шаги уходящего. Лев вышел из туннеля на набережную и сел на лавочку лицом к морю. Сейчас его память представлялась ему захламленной кладовкой, в которой среди наваленных кучей старых вещей требовалось отыскать кое-что очень важное. Где-то вдали под аккомпанемент штормовых раскатов по-прежнему хохотал знакомый ему альбатрос.

Шкуродер

В то время как альбатрос, безумно хохоча, парил над Черным морем неподалеку от сидящего на берегу Льва, на расстоянии двух тысяч километров к северу другое море, гораздо более неприветливое и холодное, катило горбатые волны к Финскому заливу, повинуясь мощным порывам октябрьского ветра. Человек в черном плаще с поднятым воротником, прикрывающим отвороты серой вязаной шапки, изучал тоскливым взглядом укутанный плотными тучами горизонт, будто искал там что-то. Он и в самом деле искал – пожалуй, всюду, кроме, моря и неба. Где он только не побывал за последний год, с тех пор, как на него обрушилось

предчувствие скорой смерти. Умирать было очень страшно, причем пугала не физическая смерть, как таковая, а неизбежная расплата за грехи, ожидающая за чертой, в потустороннем мире, и в этом было стыдно признаться самому себе. Ведь он никогда не был верующим! Всю свою жизнь он только и делал, что проливал чужую кровь, начиная с детского возраста, и даже не думал о Боге. Тогда его и прозвали Шкуродером, хотя и случилось это задолго до первого совершенного им убийства.

Прозвище приклеилось к нему, когда он еще жил вместе с отцом в глухой северной деревушке под Питером. Воспоминаний о матери у него совсем не было. Отец рассказал, что выгнал ее за пьянство, и та скиталась по деревне вместе с собутыльниками до тех пор, пока однажды не погибла в пьяном угаре. Отец, по деревенским меркам, считался зажиточным: в его хозяйстве кроме двух коров и десятка свиней было еще несметное количество кроликов, которых тот и сам не мог пересчитать, потому что ушастые нарыли нор в сарае, и неизвестно было, сколько их пряталось там, но судя по регулярно появлявшимся новым крольчатам – очень много.

Вот с кроликов все и началось. Отец снимал с них шкуры, вымачивал в специальном растворе, скоблил, высушивал и отвозил в город, где сдавал в ателье для пошива шуб. Весь процесс освежевывания происходил в отдельном помещении сарая, и дощатый пол там был коричневым от впитавшейся крови, а все пространство было заполнено свисавшими с потолочных балок оголенными тушками зверьков: глаза навыкате, острые белые зубы и длинные красные тела, лишившиеся пушистого покрова, делали их похожими на маленьких, но опасных чудовищ, готовых наброситься на вошедшего, чтобы растерзать в клочья. Однажды отец сообщил ему, что сын достиг возраста, когда даром есть свой хлеб уже стыдно, и принялся учить его снимать кроличьи шкуры. Поначалу ничего не выходило: к горлу подкатывала тошнота, руки дрожали, а шкурки рвались от неумелых движений. Но постепенно он привык, а жалость, терзавшая его при виде убитых отцом животных, куда-то незаметно исчезла. Вскоре он и сам научился их убивать. Как-то раз он продемонстрировал свое умение друзьям – таким же десятилетним мальчишкам из его деревни – на бездомной кошке. С тех пор все его звали Шкуродером, но звучало это не издевательски, а вполне уважительно. К тому же – он заметил – одноклассники в школе стали его побаиваться: даже те, кто еще недавно не упускал случая отвесить ему звонкий подзатыльник или дать пинка сзади. Он понял: тех, кто может убивать, уважают и не рискуют вставать у них на пути. Вывод, сделанный в далеком детстве, повлиял на всю его дальнейшую жизнь, а умение хладнокровно сдирать шкуру пригодилось и в другой области: в криминальном мире за это платили огромные деньги. Правда, свежевать требовалось не убитых зверьков, а живых людей с целью получить от них необходимые сведения и вынудить совершить требуемые действия. Шкуродеру даже не приходилось слишком трудиться: едва его острый скальпель наносил первый надрез, как жертвы сразу сообщали пин-коды банковских карт и подписывали дарственные на квартиры, хотя многие справедливо догадывались, что жизнь это им не спасет. Лишь изредка попадались сложные экземпляры, и тогда Шкуродер мог в полной мере проявить свое мастерство, снимая с непокорных огромные лоскуты кожи. Иногда травмы жертв оказывались несовместимы с жизнью. Сколько их всего было, замученных до смерти, Шкуродер никогда не считал и никакой жалости к ним не испытывал – отучился жалеть своих жертв еще на кроликах. Ему и теперь никого было не жаль: похоже, способность к подобным чувствам у него совершенно атрофировалась. Но он и подумать не мог, что его настигнет страх расплаты за содеянное, да еще в такой религиозной форме! Шкуродер банально боялся оказаться после смерти в аду и корчиться в муках вечно. Вначале он пытался как-то отвлечься от странного наваждения, решив, что просто устал, и ему нужен отдых. Но под жарким солнцем тропических пляжей, куда он отправился, чтобы привести в порядок нервы, страх не только не ослабел, а продолжил нарастать. Шкуродер потерял сон и аппетит, вздрагивал от каждого резкого звука, и ему все время казалось, что внутри у него что-то подозрительно болит, так похожее на признак начинающегося рака. Тогда, обнаружив, что отдых ему не помог, он начал искать другое решение проблемы, и очередная идея, возникшая в его голове, была – пойти в церковь и, может быть, даже исповедаться. Ведь он где-то слышал, что Бог прощает все, даже самые (самые!) страшные грехи… Но из этого тоже ничего не вышло. Внутри собора ему сделалось нехорошо: замутило от запахов ладана и восковых свечей, стало нечем дышать от дыма, струйки которого плавали в воздухе, исходя от алтарей, и ему пришлось уйти, так и не поговорив с батюшкой. Да ведь, если б и поговорил, и даже если б поп отпустил ему грехи (если бы сумел дослушать все эти мерзости), то вряд ли Шкуродер мог бы надеяться, что избежит ада. Ведь раскаяния он не испытывал.

Сеансы психотерапии тоже не принесли облегчения. Вопросы, задаваемые психологом, казались пустыми и глупыми, а выписанный рецепт на таблетки Шкуродер выбросил: еще не хватало глотать всякую дрянь, отключающую мозг. Он продолжал искать способ унять свой страх, превративший его жизнь в пытку: перед глазами то и дело появлялись жуткие демоны, их тела были похожи на тела людей с содранной кожей, а в лицах проступали черты его жертв. Демоны разевали безгубые рты, в которых вместо зубов торчали сплошь лезвия скальпелей, и кричали голосами убитых им людей. К нему тянулись руки с острыми ногтями-бритвами, царапали его, не оставляя следов на коже, но боль, испытанная при этом, казалась реальной, заставляя Шкуродера присоединяться к дикому ансамблю душераздирающих криков, звенящих в его голове. И Шкуродер кричал, когда был один и знал, что на него никто не смотрит. На людях же ему приходилось стискивать зубы, рискуя их раскрошить, и сжимать кулаки так, что побелевшая кожа грозила лопнуть на выпирающих костяшках.

На какое-то время Шкуродер увлекся буддизмом, вдохновившись идеей реинкарнации. Перерождение сулило шанс на исправление и возможность избежать вечных мук, поэтому следующим местом, где Шкуродер надеялся найти спасение, стал буддистский храм. Отправившись в Индию, он с головой погрузился в изучение законов кармы. Однако высокая цена на услуги духовного наставника никак не гарантировала достижения состояния вечного блаженства: избавиться от мирского сознания Шкуродеру так и не удалось. К тому же выяснилось, что, учитывая его прошлое, переродиться в тело человека ему не суждено. Похоже, в следующей жизни ему предстоит стать червяком или крысой, и это еще в лучшем случае. Расплаты не избежать – слишком много боли и страданий он принес в этот мир. Закон кармы оказался так же строг, неумолим и беспристрастен: добро порождает добро, а зло порождает зло. Окончательно запутавшись в трансцендентных божественных формах и замысловатых методах духовного совершенствования, Шкуродер покинул буддистский храм и вернулся в Россию вместе со своими бескожими крикливыми демонами и окрепшими подозрениями на прогрессирующую у него неизлечимую болезнь.

Эти подозрения не позволили ему задержаться надолго в родной стране: внезапно возникла идея пройти полное обследование своего физического здоровья, а, так как европейские клиники, по его убеждению, были оснащены более современным оборудованием, Шкуродер вскоре вылетел в Германию. Денег за свою жизнь он заработал немало, и от расходов, вызванных дорогостоящими процедурами, он совсем не обеднел. Результаты оказались нерадостными: проблем со здоровьем у него, как выяснилось, хватало, но… все они были хроническими, вялотекущими и, при условии соблюдения определенных поддерживающих и профилактических процедур, угрозу для жизни не представляли. То есть, получалось, что ничего серьезного вроде онкологии у Шкуродера не нашли. Ознакомившись с заключением врачей, он оказался в полной растерянности, не зная, что делать дальше. Страх смерти одолевал его все сильнее, кровавые демоны неотступно следовали за ним всюду, от них начала исходить ядовитая тлетворная вонь, сквозь которую не могли пробиться никакие другие запахи, и Шкуродер потерял аппетит – ему казалось, что вся еда смердит разложившимися трупами. Возникло ощущение, что ад подступает к нему уже при жизни. Что же с ним будет, когда могильная плита накроет гроб с его телом? Подобные мысли доводили его до панического состояния.

Ничего другого не оставалось, как отправиться к экстрасенсам. На этот раз Шкуродер решил найти специалиста на родине: по сведениям, почерпнутым в сети, выходило, что в России огромное количество людей, обладающих паранормальными способностями, и среди них есть даже те, кто пользуется всемирной славой. Вернувшись в Россию, Шкуродер истоптал пороги многих магических салонов, насмотрелся в хрустальные шары, надышался окуриваниями и даже пил «кровь ангелов», способную, по заверениям очередного врачевателя, отпугнуть мучивших его демонов. Время шло, а демоны не собирались отступать. Более того, их становилось все больше с каждым днем, и теперь Шкуродера окружала целая толпа дурно пахнущих окровавленных тел, норовящих поддеть его острыми ногтями, царапнуть по щеке или ткнуть в бок, от чего боль прошивала его зигзагами подобно молниям. Однако, Шкуродер видел: чудовищ будто что-то сдерживает, некая незримая преграда, не позволяющая им наброситься на него всем скопом. Скорее всего, эта преграда исчезнет сразу, как только он перешагнет порог в потусторонний мир. Но, пока он жив, они не вцепятся, а значит… У Шкуродера родилась новая идея, которая хоть и не являлась выходом из ситуации, но могла бы послужить отсрочкой от неизбежной расплаты: ему нужно было не умирать как можно дольше, а лучше бы найти средство, способное сделать его бессмертным.

Не зря в народе говорят, что на ловца и зверь бежит. Очередное подтверждение этому Шкуродер получил в один ничем не примечательный день, прогуливаясь по Невскому. Хотя точнее будет сказать, не прогуливался, а брел, уставившись рассеянным депрессивным взглядом под ноги, которые от голода и бессонницы едва волочил, несмотря на то, что его подгоняла толпа кричащих демонов. Вдруг в какой-то момент на нос ему упала крупная холодная капля. Он вздрогнул и инстинктивно поднял голову. Небо было низким и серым, как всегда в октябре. Шкуродер решил, что начинается дождь, поднял воротник повыше, втянул голову в плечи и прошелся взглядом в поисках вывески какого-нибудь ресторанчика или кафе, где можно было бы посидеть. В последнее время он стал бояться оставаться надолго один: в людном месте ему было не так страшно, и поэтому, не зная, куда себя деть, он часами бродил по улицам, а в непогоду забивался в ближайшее гастрономическое заведение, не выбирая.

Кафе и ресторанчиков вокруг было не счесть, но одна необычная вывеска привлекла его внимание. Шкуродер был уверен, что совсем недавно ее здесь не было. Но, может быть, просто не замечал? Хотя то, что было на ней написано, он не мог бы проигнорировать. Ведь вывеска предлагала то, что ему было так нужно! «Долголетие», – такое слово значилось на ней крупными буквами под изображением улыбающейся моложавой пожилой пары. А помельче – «клиника нетрадиционной медицины». Шкуродер тут же позабыл о том, что хотел попытаться что-нибудь съесть в кафе. Он устремился к массивным двустворчатым дверям под вывеской, не отрывая от них взгляда, будто те могли исчезнуть внезапно, и стал похож на собаку, спешащую к руке, протягивающей лакомство. Разве что слюну не пустил.