Санаторий «Седьмое небо»
Шрифт:
За каждой санитаркой был закреплен определенный участок здания, поэтому Хибла видела каждый день одних и тех же детей. Но в парке встречала и взрослых пациентов, бредущих по аллеям, как привидения. Все они выглядели одинаково плохо – бледно-желтые лица, огромные глаза с темными кругами на пол-лица, сверкающие лысые черепа. Они ходили так, будто прошагали долгий путь и очень устали. Смотрели почему-то себе под ноги, будто их не привлекала окружающая красота, и Хибла подумала, что они, наверное, просто не в силах поднять голову, иначе не стали бы разглядывать безликий тротуарный камень, а созерцали бы цветы, деревья, синее небо и бирюзовую полоску моря далеко внизу. Хибле было стыдно перед ними за свою жизнерадостность, хотя они вряд ли вообще замечали ее присутствие. «Каково это – знать, что доживаешь последние дни?» – задавалась она вопросом, украдкой глядя в их пустые потухшие глаза. И, несмотря на большое количество обреченных больных, все равно любила этот санаторий – за ощущение умиротворения. Тишину здесь нарушали лишь звуки птиц и
Но однажды случилось событие, положившее конец ее счастью и наполнившее душу тревогой, не забытой до сих пор.
Ту часть здания, где находились процедурные кабинеты, убирала немая санитарка. Ну, или она казалась такой, потому что, сколько Хибла ни пыталась с ней поздороваться или пригласить в комнату отдыха выпить чаю с коллективом, та ни разу не удостоила ее не то, что ответом – даже взглядом. По мнению Хиблы, у этой санитарки было грубое, неприятно звучавшее имя – Жанна. Будто что-то жалящее, как оса или крапива, и для ее внешности вполне подходящее. Вся фигура Жанны, казалось, выражала неприязнь к окружающему миру – низко опущенная голова зажата между угловатыми плечами, острые локти угрожающе торчат в стороны, будто предупреждая: «Не подходи!», выражение лица как у озлобленной псины, готовой кинуться на всякого случайного прохожего, и взгляд такой же свирепый, исподлобья. Однажды Хибла поинтересовалась у других санитарок, общались ли они с Жанной, или та, в самом деле, немая. «Ты к ней не лезь лучше! – ответили ей. – Она, если не трогать, спокойная. Но если достанешь – держись тогда!» Поэтому Хибла оставила попытки сдружиться с нелюдимой сотрудницей. Она, в общем-то, и не искала дружбы – просто хотела быть вежливой. Эта Жанна выбивалась из основной массы интеллигентного и доброжелательного персонала санатория, но вскоре Хибла забыла о ней, тем более, что на этаже, где располагались процедурные, ей доводилось бывать очень редко.
Перед тем, как это случилось, Хибла отработала в санатории больше полугода и привыкла к размеренным будням, похожим один на другой, поэтому в тот день сразу заметила возникшую суету. Врачи и медсестры сновали по коридорам с какими-то бумагами. Вид у них был встревоженный и даже, как показалось Хибле, испуганный. Старшая медсестра собрала всех санитарок и распорядилась сделать генеральную уборку – вымыть окна и стены в палатах и коридорах, заменить постельное белье, полотенца, выдать детям чистые пижамы. Хибла всегда выполняла работу быстро и на совесть, но здесь дрогнула – когда же все это успеть?! Оказалось, выполнить уборку следовало до обеда! И это было еще не все. Последнее указание, озвученное старшей медсестрой, повергло Хиблу в шок – всех детей нужно было тщательно умыть, причесать – у кого волосы есть, а еще – просто невероятно! – подрумянить всем щеки и подкрасить губы вазелиновой помадой. «Все до единого должны быть красавчиками! – заявила она, раздавая им косметические наборы. – Ну, как обычно, вы же знаете». «Что значит – как обычно?» – недоумевая, спросила шепотом Хибла у стоящей рядом санитарки. «Птица важная прилетит, что тут непонятного?» – ответила та. «Птица?» – растерялась Хибла. «Ну, шишка!» – попыталась разъяснить ей она, но в голове Хиблы все еще больше запуталось. Решив, что скоро все и так узнает, она принялась за работу, тем более, что времени на все отвели совсем мало.
Спустя несколько часов, пролетевших, как миг, полы блестели, стекла сверкали, а все тело ныло от усталости. Хибла облокотилась на мраморный подоконник одного из огромных оконных проемов с арочным сводом, чтобы перевести дух. В распахнутые рамы лился чистейший горный воздух с едва уловимой примесью морского, доносимого ветром. Хибла в который раз подумала, что санаторий расположен слишком далеко от моря, и это несколько странно. Было бы понятно, если б при строительстве территория у моря была уже занята другими зданиями, но нет – вниз уходил горный склон, покрытый лесом, за которым вздымалась еще одна гора – пониже, благодаря чему можно было видеть небольшую полоску водной глади. Никаких других строений в поле зрения не наблюдалось. Складывалось впечатление, что при выборе места для санатория его будто хотели спрятать от посторонних глаз. А для вывоза больных на пляж проложили рельсовый путь, опоясывающий гору, на которой стоял санаторий. Рельсовый путь шел по специально выстроенному для него мосту над пропастью и затем нырял в горный тоннель, ведущий к морю. По рельсам двигался вагончик, очень удививший Хиблу, когда она впервые увидела это желто-зеленое
Вот и теперь он стоял в своей будке, склонившись над панелью приборов и перемещая рукояти рубильников. Издали донеслось металлическое громыхание – вагончик, еще не видимый глазу, стучал колесами по рельсам где-то в недрах горы. Дети возвращались с моря. Их было совсем мало, тех, кому можно было загорать и плавать. Остальные – большинство – сидели в парке на скамейках и в беседках в ожидании окончания генеральной уборки.
Ритмичный стук стал ближе. Вскоре яркая кабинка выскочила из отверстия в горном склоне и, точно букашка, побежала по мосту над пропастью между двумя горами. Массивные бетонные опоры, казавшиеся отсюда спинами гигантов, уходили в бездну, заполненную белыми облаками. Дальше вагончику предстояло проделать семь витков вокруг горы, двигаясь все выше над пропастью – склоны ее были почти отвесными, неприступными. Наверное, поэтому санаторию дали такое название – «Седьмое небо». Рельсовый путь часто укрывали облака, и тогда казалось, дорога проходит прямо по небесам.
Время близилось к полудню, и яркое солнце, висящее в центре неба, золотило горные склоны, поросшие лесом, который уже слегка тронуло осеннее увядание. Оранжевые пятна буковых рощ пестрели на темно-зеленом хвойном бархате тисовых и сосновых массивов, а ближе к вершинам желтело березовое криволесье. В парке перед входом вовсю трудились дворники, сметая с дорожек кленовые листья, похожие на упавшие потухшие звезды. Хибле было жаль, что листья уберут – ей нравилось, как они хрустят под ногами во время прогулки. От этого звука душа ее наполнялась приятной грустью, а в воображении возникала мелодия, то ли выдуманная ею, то ли где-то когда-то услышанная. Мелодия эта была не просто красива, она была упоительна. Вот и сейчас она зазвучала в голове Хиблы, но удовольствие продлилось недолго – детские голоса отвлекли ее. Дети выходили из вагончика и становились возле воспитательницы в ожидании, когда соберутся все остальные. Они были похожи на нахохлившихся обиженных пташек и жались друг к дружке, будто ища поддержки. Даже южное солнце и горный воздух не добавили красок жизни их измученным серым личикам. Сердце Хиблы вновь защемило от жалости. И вновь возник тревожащий давно вопрос – из какого же «пекла» вызволили этих бедолаг? Что там с ними стряслось такое ужасное?
Внезапно чье-то легкое прикосновение к руке заставило Хиблу вздрогнуть. Она повернулась и увидела стоящую рядом девочку. Ее звали Лиля. Хибла хорошо помнила имена всех детей на своем этаже. Эта была из седьмой палаты. Она выглядела, как кукла, синеглазая, с румянцем во всю щеку и блестящими губками «бантиком». Лиля показалась ей неожиданно похорошевшей.
– Лиля? – удивленно обратилась к ней Хибла. – Почему ты одна? Где остальные?
– Скоро придут, – ответила та и поджала губы, словно обдумывала дальнейшую речь.
– Ты тоже ездила сегодня к морю? – Хибла заметила, что девочка встревожена. – Хорошо выглядишь!
– Меня накрасили, – пояснила она и сморщила нос, вероятно показывая свое презрение к улучшению внешности искусственным способом.
– Теперь ты красавица, – Хибла улыбнулась и погладила ее по светлым волосам, похожим на пух.
– Не хочу! – Лиля вдруг громко крикнула и, вцепившись в ее руку, затараторила:
– Увези меня отсюда! Забери! Не хочу, не хочу, не хочу!
– Да ты что? – Хибла присела перед ней на корточки и внимательно посмотрела в испуганные детские глаза. – Говори, в чем дело.
– Там страшно! Я не хочу опять в карусель! Я не хочу кружиться, мне опять будет плохо. Чудовища будут снова мучить меня!
– Господи, Лиля, какие чудовища?
– Они вылезают из злого человека, который крутится со мной в карусели, и мучают меня, – Лиля исступленно трясла ее руку, сжимая в своих, а в глазах ее была мольба. – Увези меня, спрячь, давай убежим! Я знаю, что умру сегодня!
– Ну ладно тебе, успокойся, – Хибла прижала к себе дрожащую девочку. В окно было видно, как дети поднимаются на крыльцо и заходят в здание. – Тебе, наверное, часто снятся страшные сны, а ты думаешь, что все это по-настоящему, – попыталась она успокоить впавшего в истерику ребенка. Лиля вдруг вырвалась из ее рук, отступила на шаг и прошипела:
– Ты с ними заодно! Вы все тут заодно! Я думала, ты не такая, а ты… Тоже говоришь про сны! Они все говорят, что это сны, но я-то знаю, что они врут! И ты врешь!
Лиля повернулась и побежала по коридору, громко топая. Хибла окликнула ее, но та скрылась за дверями своей палаты. Она хотела последовать за ней, но в этот момент из правого крыла, с лестницы донесся звериный рев:
– Прие-е-ехали! Они прие-е-ехали-и!! Всем по места-ам! – пожарной сиреной ревел незнакомый голос. Низкий, но явно женский. Хибла была уверена, что этот голос ей ни разу не довелось слышать в этих стенах. Она промчалась к лестничной площадке и глянула вниз. Этажом ниже стояла, уперев руки в бока, «немая» Жанна и продолжала орать. «Ну и голосище! – удивилась Хибла. – Вот тебе и немая!» Та вдруг, словно почувствовав взгляд, обернулась и посмотрела вверх.