«Сандал», которого не было
Шрифт:
– Артем Николаевич! – Коцубенко развел руками. – Я же совсем не к этому…
– Мы еще дела не закончили.
– Закончим! Основное-то сделали!
– Не знаю…
– Перерыв на десять минут и закончим! – Коцубенко увлек предшественника в комнату отдыха где, оказывается, был накрыт стол. Нарезка из суджука и бастурмы, слабосоленая семга, отварная картошка, принесенные из столовой и уже остывшие отбивные, кизлярский коньяк и карачаевская водка…
Дединец покрутил головой.
– Да здесь у тебя целый банкет, – этой фразой он как бы отстранился от своего кабинета и своей комнаты
А теперь это были владения Коцубенко, и чувствовал тот себя в них вполне уверенно. Поручил же кому-то из новых подчиненных все это организовать и тихо, через вторую дверь сервировать стол, пока они занимались делами в кабинете. Значит, хороший организатор и умеет работать с людьми.
– За вас, Артем Николаевич, за те сложные и архиважные операции, которые вы спланировали и провели и которые изменили оперативно-тактическую и политическую обстановку во многих районах земного шара!
Коцубенко говорил красиво, патриотично и в общем-то правильно. Было сразу понятно, что он привык быть в центре внимания. Дединец же, хотя и хотел расслабиться, не мог заставить себя выпить. Лишь пригубил для вида рюмку. Не привык он так. Работать так работать, а если гулять, то дела закончить, а документы и оружие – в сейф. Но у сменщика, похоже, другие понятия. Впрочем, пока все шло в рамках приличия.
– Очень жаль, что вы уходите, – продолжал Коцубенко, торопливо закусывая и наливая по-новой. – Я на ваше место не метил, от души говорю! Я бы и в замах походил, поучился. Хуже бы не было!
– Мое время кончилось, все изменилось и будет меняться еще. Я вовремя ушел, – сказал Дединец и все-таки выпил.
Коньяк был неплохой, но не такой, как когда-то. Впрочем, не в коньяке, скорей всего, дело, а в возрасте. Раньше и вода была мокрее…
Коцубенко кивнул
– Да, сейчас никто не согласился бы запустить такую шайтан-группу в республику. Многие считают, что это провокация.
– Я же и говорю…
Дединец внезапно замолчал, будто одернул сам себя.
– Давай закончим с делами! – Он встал, прошел в угол комнаты, снял со стены картину «Пограничник в дозоре», отключил сигнализацию и набрал комбинацию цифр на открывшемся сейфе. Толстая дверца тяжело открылось. В стальном нутре лежала одна-единственная красная папка, опечатанная сургучной печатью.
Генерал-лейтенант осторожно вынул ее и положил на стол, между бутылок, тарелок и стаканов. Аккуратно, чтобы не накрошить, сломал печать, открыл папку. В ней оказался краткий отчет о результатах работы группы и около полутора десятков тонких личных дел.
– Шестнадцать. Передаю для уничтожения, согласно приказу!
Коцубенко взял несколько дел, открыл одно, второе, небрежно полистал… С фотографий на него глядели Аюб, Док, Монтана, Мухтарыч… Он вздохнул, захлопнул очередное дело, спрятал их обратно в папку. Потом просмотрел отчет о работе: «Уничтожен готовящий теракт «Бамбук» – подрывник и брат полевого командира «Борза», уничтожена бандгруппа Исмаила Умарова, уничтожен «Борз» и его группа, предотвращен
Дединец положил перед новым начальником главный для него акт приема-передачи. Коцубенко бегло прочел текст и размашисто подписал оба экземпляра.
– Единственный документ, где их настоящие фамилии и координаты, – сказал Дединец, постучав пальцем по одной из папок.
– Я даже смотреть не буду, – замахал руками Коцубенко. – Прямо сейчас сожгу. Меньше знаешь, дольше живешь.
– А что будет с людьми?
– По последней информации, в районе их эксфильтрации сбит неизвестный вертолет. Практически все погибли.
– Практически или все?
– Практически все, – настойчиво повторил Коцубенко. – Отдан приказ не ворошить это дело.
– По-твоему, это справедливо?
– Мы же государственные люди. О какой справедливости вы говорите? Разве военные руководствуются такими категориями? Мы должны выполнять приказы, а также следовать в русле политических задач!
– Справедливость, это и есть основная черта государственных людей, – убежденно сказал Дединец. – Я напишу рапорт министру.
Коцубенко только развел руками: дескать, воля ваша.
– А сейчас мне пора, – сказал генерал-лейтенант, вставая. – С личным составом попрощался. К заместителям министра не пойду. Думаю, они не расстроятся.
Дединец вышел на улицу. Смеркалось, тихо падал крупный снег. Машина была на месте, хотя вполне могла уехать: возить отставников в обязанности водителя не входило. Теперь у него другой начальник. Очевидно, он и проявил благородство, распорядившись доставить предшественника на госдачу. Которую в ближайшее время тоже придется освободить. Хозяйственники подберут что-нибудь попроще: в смысле без охраны и спецсвязи. Во всех других смыслах – площадь, ремонт, обстановка, – проще некуда.
А Коцубенко прошел в комнату для уничтожения документов, и одно за другим бросил полученные дела в огонь раскаленной чугунной печки, похожей на «буржуйку». Листы бумаги и фотографии мгновенно вспыхивали, корежились, чернели и превращались в пепел. Когда все личные дела были сожжены, он размешал пепел кочергой. И тут же подумал: не нарушил ли таким образом приказ «не ворошить»?
Чечня, 2004 г.
Прошла еще неделя. Рана у Аюба зажила, и рукой он действовал почти свободно. Врач сказал, что надо избегать резких движений и через десять-пятнадцать дней все окончательно войдет в норму.
– Так когда будете выписывать? – спросил Аюб.
Врач отвел глаза.
– Да хоть завтра…
Все вроде бы налаживалось. В условиях больницы обеспечить строгую изоляцию невозможно: однажды утром Аюб увидел выходящего из перевязочной Дока, а через час молоденькая медсестра передала ему записку: «Здесь я, Тихий и Лось. Но местные что-то мутят. Надо уходить, Док».
Уходить так уходить! Их все же четверо, вряд ли охрана удержит… Настроение у Аюба резко улучшилось, он почувствовал прилив сил.