Сандро Боттичелли
Шрифт:
Рассказывают, что некий венецианский купец-коллекционер предлагал двадцать тысяч скуди за древние кодексы, составлявшие одну из ступеней башни пороков — ему ответили предложением присоединить к осужденным изображениям и его портрет, чтобы сжечь в непосредственной близости к Vanitas образ столь ревностного ее поклонника. Так сама природная насмешливость склонных к юмору флорентинцев на краткое время растворяется в пафосе «господнего воинства».
Немудрено, что в полемическом запале характеры, подобные фра Джироламо, изрядно перегибали палку. Удивительнее другое: библиотека Медичи, осиротев без хозяев, была обречена Синьорией на распродажу. Однако монахи Сан Марко, возглавляемые Савонаролой, совсем недавно отказавшиеся, согласно его предписаниям, от имущества и оттого почти лишенные средств, сумели перекупить
И тем не менее впоследствии, уже по прошествии многих лет, любое исчезновение ценного древнего манускрипта, утеря какого-либо редкого издания Боккаччо или пропажа античной статуи вне зависимости от действительных фактов, часто даже вопреки очевидности с неизменным упорством приписывалось уничтожающему «очистительному» огню Савонаролы и его «плакс» — такова была стойкая сила легенды. С несколько большей долей вероятности можно предположить, что «множество картин Сандро Боттичелли с изображениями обнаженных женщин», упомянутых в биографии Вазари, не сохранились по той же причине. Картины, подобные его «Венерам», в 1497 и 1498 гг. «плаксы» в первую очередь тащат в костер. Ныне они — главный символ, воплощающий «Vanitas vanitatum», приравненный к нравственному уродству ее идолов.
Художника не мог не тревожить изменившийся смысл слова «Vanitas», первоначально обозначавшего столь любезное его сердцу, культивировавшееся при медичейском дворе эпикурейство. Ныне в устах Савонаролы оно приобрело совершенно иной, почти устрашающий смысл — им начинают клеймить порочность и внутреннюю опустошенность общества, обреченного на гибель.
Как это начиналось? После смерти Лоренцо Медичи события во Флоренции сменяют друг друга с катастрофической быстротой. Поначалу у власти наследник Лоренцо Пьеро. Но этот самонадеянный юнец не напрасно очень скоро получил печальное прозвище Неудачника, Несчастливого — Инфортунато. От матери, происходившей из знатного рода Орсини, сухой и чопорной римлянки Клариче, он унаследовал фамильную спесь, от отца — легковесную привычку сочинять экспромтом стихи, но ничего от истинно патрицианской изысканности его манер. Переняв худшие из отцовских недостатков, Инфортунато так и не усвоил его одаренности и широты, которые и самим порокам придавали оттенок незаурядности. В самом деле, по-настоящему Пьеро занимали верховая езда, упражнения в стрельбе, кулачные бои да декоративные турниры. Не разбираясь в большой политике, он попросту не умел управлять.
В результате Флоренция, и так пошатнувшаяся в своем общеитальянском влиянии, за краткий и суматошный период правления взбалмошного сына Лоренцо окончательно потеряла свое первенствующее значение в политике. А в то время как Медичи, скомпрометированные нелепыми приемами Пьеро, все больше утрачивали свой недавно высокий престиж, возрастала и неуклонно расширялась аудитория последователей Савонаролы, поскольку многие не без оснований смотрели на монаха как на главу антимедичейской оппозиции. Воинствующий проповедник не терял ни минуты, накапливая силы для решающего броска.
А малоспособный, хотя и заносчивый Инфортунато не сумел добиться ничьих симпатий. Единственной жалкой попыткой его меценатства остался прихотливый зимний каприз — статуя, вылепленная по его желанию молодым Микеланджело Буонарроти из… снега. Но вот миновала зима, а затем и лето, и эфемерная власть Пьеро растаяла, как снеговая скульптура.
В ноябре 1494 г. савонароловское восстание под лозунгом «Народ и свобода» происходит почти бескровно — благодаря уму и великодушию вождя, единственным оружием которого были его речи, поднимавшие дух народа. Савонарола от всей души благословил переворот: «Господь услышал твои молитвы, Флоренция, — великая революция разрешилась мирно. Он один пришел на помощь городу, когда его все оставили».
Победа ознаменована событием, прямо коснувшимся престижа Сандро Боттичелли. С целью изгладить всякое воспоминание о жестокостях свергнутого режима сразу же вслед за изгнанием Медичи уничтожена фреска с изображением восьми повешенных Пацци, столь виртуозно исполненная в 1478 году. Сбита и аналогичная по сюжету не менее виртуозная роспись Кастаньо 1435 года на стене палаццо дель Подеста. Заодно гибнет большая часть знаменитых медичейских «древностей» сада Сан Марко, ибо с бегством наследников Медичи все распродается с молотка во имя неограниченной благотворительности.
Самый ход событий, казалось, неудержимо толкал Савонаролу на политический путь, несмотря на благое решение не вмешиваться в дела политики. Нравственно-этическая реформа, которой он добивался взамен «эстетических» новаций Медичи, неумолимо требовала этого. Отныне каждому новому закону республики предшествует проповедь Савонаролы, и даже речи граждан во вновь избранных Советах города — только послушное эхо его проповедей. Да и сами законопроекты — нечто вроде его пастырских посланий. С их помощью фра Джироламо воцаряется над Флоренцией безраздельно.
Савонарола 12 декабря выступает перед магистрами и народом с программой, где цели нравственного совершенствования тесно сплетаются с задачами экономическими и политическими. С истинным торжеством победителя объявляя всеобщий мир, прощающий сторонников прежнего режима, и снисхождение всем должникам, он провозгласил форму всеобщего управления — «нового и святого», дающего право участия в нем всем гражданам, которым, согласно древним законам, и принадлежит государство.
И начинается полным ходом реорганизация его устройства — продолжается плодотворно развитие переворота, который в различных его фазах Савонарола патетически сравнивал с семью днями творения. В качестве первых реформ народовластия восстанавливаются в их полном значении и объеме республиканские учреждения, утратившие значение при Медичи. Законодательный Большой совет и исполнительный Совет Восьмидесяти становятся чем-то вроде древнеримского Народного собрания и Сената, причем фра Джироламо проводит восторженную параллель между новым правлением и ангельской иерархией. Он предлагает собирать на неимущих во всех церквах, чтобы издержать на них «по крайней мере» деньги, которые назначались обычно в пособие Пизанскому университету. В результате университет, восстановленный в свое время заботой Лоренцо Медичи, был закрыт вследствие очередных волнений в вечно готовой к возмущению Пизе. Если ассигнований, изъятых у университета, окажется недостаточно, Савонарола рекомендует продавать церковные сосуды и украшения, первый готовясь подать тому пример в церкви Сан Марко. Но важнее всего издать постановление, чтобы «дана была работа народу, который праздно шатается по улицам».
В экономическом плане Савонарола требует обложить налогами недвижимые имущества богатых, поскольку отныне «коммуна есть отец и потому всякий обязан помогать ей». А посему все остальные налоги, лежавшие прежде непосильным бременем на бедняках, отменяются. 28 декабря 1495 года проводится законопроект, начинающийся словами: «Блажен тот, кто заботится о бедном и нуждающемся. В день гнева он будет помилован Господом». Этот закон положил начало изгнанию из Флоренции дотоле всесильных ростовщиков. Вместо их многочисленных контор учреждается государственный Ломбард. День его открытия выливается в подлинно всенародный праздник.
В июне 1495 г. выпускается весьма оригинальное постановление, в котором «Великолепные члены Синьории и Гонфалоньер, принимая во внимание, что мессер Данте Алигьери, правнук поэта Данте, не может возвратиться в город, ибо не заплатил налога, который следует взыскать с него по определению Синьории прошлого ноября и декабря, и считая делом добрым выказать какую-нибудь признательность к памяти поэта, бывшего украшением Флоренции, определяют: указанный мессер Данте должен считаться свободным от всякого изгнания, ссылки и т. д.». Поклонник Алигьери, Сандро Боттичелли должен был улыбнуться подобному решению, задним числом отпускающему несуществующие грехи его любимому поэту.