Санджар Непобедимый
Шрифт:
Когда смотришь на такие сооружения, то не веришь, что их могли выстроить люди. И недаром в прошлом на людей, по инициативе и под руководством которых создавались оросительные каналы, смотрели в Бухаре, Фергане, Междуречье, да и во всех восточных странах, как на святых, и священная память о них бережно сохранялась в народе столетиями. И здесь, у подножья мощного, в десять обхватов, ствола чинара, стоял небольшой мавзолей, сложенный из новеньких кирпичей. Только отсутствие ячьих хвостов на высоких шестах показывало, что будущий святой — строитель плотины, — еще не почил в этом месте вечного успокоения; однако благодарные односельчане отдают ему долг величайшего почтения и, прижизненно строя мазар, возводят человека в ранг святого.
На гребне плотины стоял высокий старик в чалме и белом халате и методично наносил по ней удары кетменем. Работал, он, видимо, уже несколько часов и произвел в слабо скрепленном теле плотины серьезные разрушения; в прокопанную им брешь с угрожающим ревом рвалась вода.
Из–за шума падающей воды старик не слышал, как подъехали всадники.
— Стой! — крикнул Курбан, снимая с плеча винтовку.
— Подожди, — остановил его, Джалалов, — живым взять сына борова и обезьяны. Давай быстрее, а то он все разрушит.
Прыгая по камням, они добрались до старика. Он заметил их только тогда, когда на его плечи опустились тяжелые руки.
Старик обернулся и ощерил желтые зубы… Испуг исказил его благообразное холеное лицо. Он замахнулся, но вдруг рассмеялся торжествующе, злобно.
— Хаким, — испуганно закричал Курбан, — его высокопревосходительство денауский бек…
По гребню плотины уже бежали аксакалы. Они яростно размахивали кетменями и выкрикивали проклятия. Но и старейшины замерли, увидев перед собой самого всемогущего хакима, наместника эмира бухарского. Двое стариков бросились на колени. При виде их согбенных, подобострастно склонившихся фигур, хаким самодовольно улыбнулся и, выпрямившись во весь рост, величественно отдал приказ:
— Схватите этих собак, красных солдат. Слушайте меня, старики: бросьте их в поток, и пусть их тела покроются смертельными ранами.
Старики заколебались… Почтение перед эмирским чиновником было сильнее разума, сильнее страха смерти. Они видели, что брешь в плотине силой напора воды расширяется, что стремнина, обретая все большую разрушительную силу, разворачивает камни, вымывает глину, выхватывает связки хвороста, что поток разрушает плоды их гигантского труда, — и все же они застыли в безмолвном, покорном отчаянии, потому что путь им преградил старик, жалкий, ничтожный, но все еще олицетворявший в их глазах власть эмира священной Бухары.
И тогда Джалалов, мягкий, спокойный юноша, никогда не решавшийся на резкие поступки, обрел вдруг силу и волю к действию. Он схватил хакима за воротник белоснежного халата и потащил по плотине к чинару.
Поступок Джалалова мгновенно отрезвил стариков. Они бросились к прорыву. В золотых лучах утреннего солнца заблестели кетмени.
— Свяжи его, — сказал Курбану Джалалов, — и пойдем помогать старикам. Боюсь, дела у них пойдут неважно. Смотри, что наделал подлец…
Работа спорилась. Камни, земля, пучки соломы и хвороста летели в прорыв, и вода несколько сбавила свой шумный бег.
Возникла надежда, что плотину удастся спасти.
Старики позволили себе немного передохнуть. Джалалов, от усталости валившийся с ног, поражался выдержке почтенных дехкан, самому молодому из которых было по меньшей мере семьдесят лет.
Один из старейшин подошел к сидевшему в тени хакиму и сдавленным от ярости голосом спросил:
— Это ты сделал, бек–бобо?
— Молчи, раб! Я построил, я разрушил.
— Как ты построил? Как можешь ты говорить такое?
— Да, я. По моему приказу строили плотину, и я своими руками разрушу ее, чтобы ни одна капля воды не досталась народу, позволившему опутать себя большевикам. — Он расхохотался: — Да, пусть дехкане без нас, своих благодетелей, грызут сухую землю, пусть давятся ею.
— Но земля орошена нашим потом! Мы строили плотину своими руками. Мы строили, мы — народ. Полгода строили — умирали, исходили кровавым потом и слезами… Мы строили. А ты пытаешься лишить нас и наших детей хлеба и жизни только потому, что ты воспользовался плодами нашего труда, что ты пил нашу кровь…
Вмешался другой старик:
— Ты бек… Но не ты задумал строить. Вот он, — и он указал на первого старика, — задумал строить плотину и показал народу как работать. Он, почтеннейший и уважаемый. А ты, ты отобрал у нас три четверти воды и земли и держал нас впроголодь, вытягивал из нас жилы. Ты…
— Молчи, дурак! Какое мне дело до ваших рабских разговоров? Ползай, лижи следы моих ног.
И, взглянув на плотину, он торжествующе засмеялся.
— Вот, смотрите. Теперь пусть сотни дехкан, сотни баранов придут с кетменями… Поздно. Нет вам воды.
Старейшины, как один, обернулись и с горестными воплями кинулись к кетменям.
Но труд их был напрасен. То ли в разговоре с хакимом они затянули перерыв в работе, то ли вода уже с самого начала произвела слишком большие разрушения, но сейчас поток неистовствовал… Очевидно, невидимые струи пробились в глубь тела плотины и начали размывать ее со страшной силой. Сооружение разваливалось на глазах. С грохотом и треском отваливались уже не отдельные камни, а большие сцементированные известью глыбы. В несколько минут высокая величественная плотина была размыта.
И на уцелевшем куске ее, нависшем над оврагом, стояли, горестно подняв лица к равнодушному сияющему небу, пять старцев, пять скорбных фигур, напоминающих плакальщиков, оплакивающих дорогого покойника.
Так продолжалось несколько минут. Затем один из стариков протянул руки вперед и шагнул в поток… Он перевернулся в воздухе и, раскинув руки, погрузился в пучину.
Джалалов бросился к краю обрыва, но тотчас понял, что он беспомощен. Сердце его сжалось от боли и жалости. Над ухом прозвучал голос Курбана.
— Так нужно было… Нужна жертва, иначе воду никто не усмирит.
— Да, нужна жертва, — прокричал Джалалов, — я своими руками утоплю сейчас проклятого хакима.
Он повернулся и бросился к чинару.
Хакима под деревом не было… Не было его и в кустарнике. Правитель исчез. Позади мазара в заброшенном саду, нашли следы подков и свежий конский навоз. Бек ускакал, по–видимому, в тот момент, когда произошла катастрофа.
Около чинара Джалалов нашел небольшой бумажник, перевязанный шнурком. В нем лежали бухарские бумажные, очень грубо отпечатанные деньги, николаевские ассигнации, документы и среди них записка, написанная твердой рукой Санджара.