Санек 4

Седой Василий

Переваривая и анализируя доставшиеся мне в наследство воспоминания, я сам не заметил, как успел одеться, на автомате посетил известный объект, умылся и уселся за стол в ожидании завтрака. Пока две молодые служанки, которые считались у нас горничными, накрывали на стол, я рассматривал своих родственников, и морда лица у меня непроизвольно расплывалась в улыбке при взгляде на самую младшую сестрёнку. Очень уж забавно она себя вела, стараясь достать вопросами обеих сестёр и маму сразу. На меня она поглядывала строгим взглядом, пытаясь хмурить бровки.

Если самая младшая сестра представляла собой комок энергии и даже минуту не способна была просидеть спокойно, то две старшенькие вели себя степенно, изображая

воспитанных взрослых дам. Средненькую зовут Мария, она сидит за столом, будто кол проглотила — выпрямила спинку так, что казалось, будто она у неё натянута, как струна. Старшенькая Ольга хоть и выглядела более расслабленной, но тоже сидела, держа спину ровно. Девушки ну очень старательно подражали маме, и у них это получалось. Сама мама — женщина лет сорока, очень стройная, с живыми искрящимися глазами, в которых поселилась затаенная грусть. Она с улыбкой смотрела на детей и, казалось, командовала дочками даже без слов. Если она подмечала какой-то непорядок, ей достаточно было просто повести бровью, чтобы ее подопечные тут же исправились. На самом деле мама у меня здесь настоящая красавица, поэтому неудивительно, что отец в свое время ради женитьбы на ней не побоялся напрочь рассориться со своей родней. Дело в том, что мама происходит из небогатой мещанской семьи, соответственно, отец своим поступком поломал все планы нашему деду, у которого были свои виды на женитьбу сына. Из-за этого всего с дедом и братьями отца наше семейство в принципе не общается. Очень суровым оказался дед и не простил сыну непослушания.

Самое странное, что и с родственниками по маминой линии тоже не все гладко. Папа моей мамы, хотя у него не было дворянского звания, оказался целым инженером, пусть и не особо востребованным на родине. С ним вышла та ещё история. Он учился он за границей по прихоти и за деньги какого-то аристократа, который собирался что-то там затеять с производством, но к окончанию учёбы с этим аристократом случилось несчастье, и с производством не срослось. После возвращения на родину отец мамы долго мыкался по разным кустарным — в основном — предприятиям, стараясь устроиться в жизни, и, соответственно, больших капиталов не нажил. У него тоже была надежда на удачное замужество дочери, на которую положил глаз какой-то дворянин. Но, как я уже говорил, мои родители поломали все планы своих отцов и попали к ним в немилость. Стоит, правда, отметить, что дед по материнской линии в итоге простил дочь и даже несколько раз навещал, бывая по делам в нашем городе, но теплых чувств к внукам не испытывал.

Так вот и получилось, что хотя и были люди, которые при желании могли бы решить проблемы нашей семьи походя (говорю главным образом про деда по отцовской линии, он купец не из последних), помочь нам оказалось некому.

Конечно, мы могли бы продать дом и имение, перебраться хоть в ту же Москву и какое-то время пожить, ни в чем себе не отказывая. Но получим мы здесь за свое имущество мизер по любым меркам. Поступи мы таким образом, это только ухудшило бы наше положение. Нет, так можно было бы сделать, если бы я был уверен, что вырученных средств хватит для поисков затонувшего галеона, но это не так. Не хватит и близко, поэтому я и говорю, что, судя по всему, угодил я в какое-то странное положение. Вроде в теории у меня есть возможность развернуться в этом времени во всю ширь, но по здравому размышлению получается, что с гирями на ногах в виде моей семьи сделать что-то значимое пока не представляется возможным. Думать надо, как я буду вылезать из этой бытовой в первую очередь ямы.

Пока я обдумывал и анализировал свои воспоминания, горничные накрыли стол, и мы приступили к завтраку. Особых разносолов не было, но и того, что подали на завтрак, с лихвой хватало, чтобы набить желудок вволю. Конечно, для меня было немного дико есть на завтрак кашу

и пить чай с пирогами, но сейчас, как говорится, не до грибов. Понятно, что я с большим удовольствием выпил бы чашку кофе и слопал пару жареных яиц или каких-нибудь бутербродов, как привык в прошлой жизни, но и так тоже неплохо. Главное, что не голодаем, а там поглядим.

После завтрака сестрёнки остались под присмотром горничных, а мы с мамой отправились заканчивать наши дела с наглыми купцами. Собственно, всех дел было — передать им документы на право владения отобранными у нас лавками. Я нужен был только для того, чтобы нести небольшую шкатулку, в которой и лежали эти документы. Прикольно было посмотреть на эти свитки, когда мама укладывала их в шкатулку, прямо Средневековьем каким-то повеяло.

На встречу мы отправились пешком, хотя у нас есть что-то вроде кареты и даже пара неплохих лошадок. Просто место встречи совсем рядом, буквально через два дома от нас, возле одной из наших теперь уже бывших лавок. Поэтому мы решили не заморачиваться и прогуляться пешком.

Похоже, не очень правильно мы поступили, не взяв нашу повозку. Купцы, судя по всему, решили устроить шоу и пригласили на него довольно много зрителей. Возле лавки стояло экипажей пять, и собралась небольшая толпа, человек в двадцать, даже на вид богато разодетых людей. Будь мы на карете, можно было бы на секунду остановиться, передать бумаги и уехать, а тут пришлось раскланиваться с людьми и терпеть насмешливые взгляды врагов. Иначе воспринимать этих купцов я не мог. Всегда ненавидел людей, которые стараются нажиться на чужой беде, поэтому и отношение у меня к ним соответствующее. Но в итоге все получилось немного не так. Естественно, при нашем приближении люди обратили на нас внимание. При этом смотрели на нас по-разному, некоторые даже с заметным сочувствием, но два явно снисходительных и торжествующих лица прямо притягивали мой взгляд.

Эти два купца напомнили мне незабвенных Штепселя и Тарапуньку. Один худой, как скелет, и длинный с вытянутым, каким-то высушенным лицом. Будь он артистом, мог бы с успехом играть Кащея Бессмертного, тем более что и взгляд у него был какой-то злой и неприятный. Другой, в противоположность Кащею, походил на Колобка. Но, в отличие от зачастую добродушных людей с таким телосложением, он своими обвисшими, заплывшими жиром щеками, украшенными бакенбардами, и близко посаженными поросячьими глазами производил отталкивающее впечатление. При этом, несмотря на совершенно разную внешность, эти двое были похожи неприкрытой алчностью и наглым, даже развязным поведением в отношении нас с мамой.

Кащей при нашем приближении громко, чтобы слышно было всем присутствующим, произнес:

— Наконец-то явились и им, судя по всему, даже не стыдно.

Надо ли говорить, что я с трудом удержался, чтобы не плюнуть ему в харю. Но вот от ответа удержаться уже не смог, даже несмотря на то, что мама попыталась меня остановить, слегка сжав мою руку.

Тут возле нас остановилась пролётка, в которой сидели два довольно пожилых, одетых в военные мундиры человека, обремененных немалыми чинами, судя по количеству орденов. Мужчины невольно стали свидетелями этой сцены.

Так вот, ответил я так же громко и не задумываясь:

— Конечно, нам стыдно, что в этом городе не нашлось достойных людей, способных обломать рога дельцам, которые наживаются на родных человека, потратившего все свое состояние на помощь воюющей родине.

После этих моих слов вокруг стало настолько тихо, что я неожиданно услышал писк комара. Ещё удивиться успел, и тут события понеслись вскачь.

Купец, похожий на Колобка, неожиданно протянул в мою сторону пятерню, увенчанную толстыми короткими пальцами-сардельками, и попытался схватить меня за грудки. Он сопроводил это свое движение невнятным возгласом типа «да тыыыы!»