Санитарная рубка
Шрифт:
— Где тут морг?
В маленьком деревянном кузовке «Владимирца» тесно, прижимаясь друг к другу, лежали двое убитых. В щели между досками на асфальт скупо, по капелькам, беззвучно капала кровь. Женщины принялись показывать дорогу до морга, при этом плакали, а мужик в тельняшке слушал их и пытался прикурить, ломая спички. Так и не прикурил. Тракторишка сдернулся с места и покатил в сторону морга, а женщины, вытирая слезы и всхлипывая, пошли пешком. Остались на асфальте только кровяные капельки.
И закружилась, завертелась, не давая возможности остановиться, перевести дух и оглядеться, новая спираль судьбы бывшего капитана Богатырева. Не прошло
Румыны обрушились на ночной город, когда стемнело, и двинулись, безжалостно давя слабые и разрозненные сопротивления приднестровских гвардейцев, почти без задержек, выставив перед собой настоящий огненный вал, Богатырев, только что получивший под свое командование взвод, который должен был вести разведку, словно предчувствовал: надо проверить окраины города. Взвод, собранный из местных, вчерашних токарей и слесарей, выводить не стал — слишком уж невоенными показались ему мужики, вырванные из мирной жизни. Не сомневался, что воевать они еще научатся, но для этого потребуется время, а сейчас этого времени не было. Взял с собой лишь одного Юрку, который заверил, что все здесь знает, как свои пять пальцев. До окраины они дойти не успели, сразу напоролись на опоновцев [11] , и те погнали их, будто зайцев на веселой охоте.
11
ОПОН — отряд полиции особого назначения.
Еще один заборчик, какой-то сад, летят сверху ветки, срубленные пулями, снова заборчик, и большая асфальтированная площадка, тускло освещенная одним, чудом уцелевшим, фонарем. А посредине площадки — цветущая клумба с черной воронкой от мины. Срубленные и выброшенные на асфальт цветы валялись рядом с отсеченной ниже колена человеческой ногой. Сахарно белела кость, а на ступне, не слетев, уцелела белая туфелька, испятнанная лишь чуть-чуть земляными крошками.
«Юрка же говорил — выпускной сегодня», — вспомнилось Богатыреву. Мельком глянул вокруг — пусто. Значит, хозяйку туфельки унесли. Бог даст, может, и жива останется.
Сзади загремела новая автоматная очередь, пули, высекая искры из асфальта, с визгом уходили рикошетом. Богатырев, пригнувшись, рывком пересек освещенную площадку, кинулся в сторону, под защиту кирпичного столба, и уже оттуда, прицельно, ударил по смутным теням, мелькавшим в садике. В ответ взвился дикий предсмертный крик.
Теперь, пока опоновцы не прочухались — ноги, ноги, выручайте. Снова бежали, и на бегу, выговаривая каждое слово по отдельности, Юрка предложил:
— Прямо надо… к горсовету… Там бой… Слышите… — Впереди, действительно, громыхало. — Наши туда должны отойти… Не могу больше… передохнуть…
Богатырев и сам чувствовал, что силы на исходе.
Остановились возле бетонных блоков, приготовленных, видимо, для строительства. Лежали они, сложенные друг на друга, возле забора и, заскочив за них, Богатырев с Юркой одновременно повалились на землю. Кое-как отдышались, прислушались и огляделись.
Быстро наступал рассвет. Рассеиваясь, темнота стекала вниз, и там, возле заборов и оградок, было еще темно. Но скоро и эти островки исчезли, наступал новый день, и в его свете город дымился черными клубами, вздрагивал от грохота и терял своих защитников и жителей. Иные из них оставались лежать на земле, где настигла пуля или осколок, потому что даже подойти к ним было опасно, а тех, кого удавалось вытащить, наскоро хоронили возле домов, прямо в оградах — ехать до кладбища никто не решался.
Ближе к обеду Богатырев с Юркой все-таки пробились к горсовету, возле которого ночной бой уже закончился, но дымились еще воронки, разбитая зенитка, обгорелый остов какой-то машины, уже не разобрать какой, а в стене здания, сплошь испещренной мелкой рябью выбоин от пуль и осколков, зияла большущая дыра, обнажая внутренности кабинетов: разбитые столы и стулья, ворохи бумаг и распахнутые дверцы шкафов, из которых вылетели все стекла. В фойе горсовета стены тоже были издолблены, и на полу лежал толстый слой пыли, битой штукатурки и кирпичное крошево. Зато электронные часы, висевшие прямо над бюстом Владимира Ильича Ленина, каким-то непостижимым образом уцелели, исправно работали и показывали точное время — 13.30. Уцелел и бюст вождя, ни одной, даже самой малой, царапинки на нем не имелось.
«Бывают же чудеса», — удивился Богатырев и пошел разыскивать Иваницкого.
В коридорах было людно — именно сюда стягивались уцелевшие гвардейцы. И тревожно. Переговаривались негромко, настороженно поглядывали через выбитые окна на площадь, будто ожидали скорой опасности. Но ее пока не было. Измотанные бессонной ночью бойцы ожесточенно курили, дремали, сидя прямо на полу и привалившись к стене, а кто-то, бодрствуя, сосредоточенно щелкал патронами, загоняя их в автоматные рожки.
Иваницкий сам наткнулся на Богатырева, обрадовался, заулыбался и, ни слова не говоря, ухватил за руку, потащил за собой в подвал. Там на столах были расстелены карты, беспрерывно звонили телефоны, какие-то люди в камуфляже без знаков различия, переговаривались, спорили, ругались, и Богатырев понял, что это штаб.
Он не ошибся.
И уже через пятнадцать минут вышел из подвала с такой невидимой ношей на плечах, будто его щедро, без меры, нагрузили железом. Иваницкий догнал его уже в коридоре:
— Ты уж постарайся, капитан, не подведи. Понимаю, что послать меня можешь куда подальше, да только ничего другого придумать невозможно.
— Ладно, не уговаривай, как девушку… Давай попрощаемся, на всякий случай, вдруг…
— Никаких соплей! И прощаться я с тобой не буду. Жду! — Круто развернулся и пошел, не оглядываясь, пошел медленно, сгорбив плечи, будто и на него нагрузили невидимого железа.
— Куда мы теперь?
Богатырев оглянулся — перед ним стоял Юрка. И только сейчас, вблизи, он разглядел, что на подбородке и на скулах у парня весело курчавится нежный русый волос.
— Тебе сколько лет, боец?
— Восемнадцать и семь месяцев.
— Солидно. И девки, наверное, любят?
Юрка зарумянился от неожиданного вопроса, но ответил честно:
— Пока не любят…
— Ну и дуры. Теперь слушай мою команду: весь взвод выходит во внутренний двор, трое спускаются в подвал, получают цинки с патронами — и тоже во двор. Ждете меня, я сейчас подойду