Санкция Айгер
Шрифт:
Она пристально посмотрела на него с гордостью и обидой во взгляде.
– Черт тебя подери, Джонатан Хэмлок! Ты Бог или кто? Сам себе придумал правила, и, если кто-нибудь тебя обидит и обманет, ты его давишь, как танк.
Она сердилась, потому что в ее глазах стояли совершенно непрошенные слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
– Для тебя нет различий между каким-то Майлзом Меллафом и... и мной, которая тебя любит. – Она не повысила голос, но так резко выговаривала согласные, что рассерженность ее не вызывала сомнений.
Джонатан ответил столь же резко.
– Ничего
– Но когда я получала это задание, я тебя еще не знала!
– Деньги ты взяла утром. Когда уже узнала меня.
Своим молчанием она признала, что временная последовательность ее действий меняет все дело. Потом она попыталась что-то объяснить, но бросила, не сказав и нескольких слов.
Официант принес кофейник, и в его присутствии они замерли самым нелепым образом. За время этой паузы оба успокоились. Когда официант ушел, Джемайма глубоко вздохнула и улыбнулась.
– Прости меня, Джонатан!
– Еще раз попросишь прощенья – я тебя так по ноге двину!
Конфликт утратил остроту. Она отхлебнула кофе.
– Что там, в горах? Будет очень трудно?
– Надеюсь, что до горы дело не дойдет.
– Но будет очень трудно?
– Будет очень мокро. Ее передернуло.
– Я всегда ненавидела это сочетание – “мокрое дело”. Я могу чем-нибудь помочь?
– Ничем, Джемайма. Просто держись в стороне. Отправляйся домой.
Когда она вновь заговорила, голос ее был сух, как будто она трезво взглянула на ситуацию со стороны.
– Боюсь, Джонатан, что между нами все кончено. Люди вроде нас так редко влюбляются. Даже смешно подумать о нас, как о “влюбленных”. Но вышло так, что мы любим друг друга. И было бы так мерзко... так чертовски мерзко... – Она пожала плечами и потупилась.
– Джем, со мной что-то происходит. Я... – Ему было почти стыдно говорить об этом. – Сегодня я пощадил Поупа. Даже не знаю почему. Мне просто... было все равно.
– Что ты хочешь сказать? Как это ты “пощадил Поупа”?
– Детали не имеют значения. Но происходит что-то странное... непривычное... Может быть, через несколько лет...
– Нет!
Столь моментальный отказ удивил его.
– Нет, Джонатан, я взрослая, привлекательная женщина. Я не представляю, как я буду сидеть и ждать тебя, пока ты не созреешь или не устанешь настолько, что постучишься в мою дверь.
Он подумал над этим и ответил:
– Ты исключительно права, Джем.
Они молча пили кофе. И потом она посмотрела на него, и в ее арлекинских глазах отразилось постепенное осознание того, что сейчас произошло.
– Господи! – изумленно прошептала она. – И это наяву. Сейчас между нами действительно все кончится. Мы скажем друг другу “прощай”. И все.
Джонатан ласково спросил:
– Ты сможешь сегодня вылететь в Штаты?
Она внимательно изучала салфетку, лежащую у нее
– Не знаю. Вероятно.
Джонатан встал, кончиками пальцев тронул ее за щеку и вышел из кафе.
* * *
Последний ужин альпинистов в отеле прошел как-то напряженно. Никто не ел много, кроме Андерля, у которого вообще отсутствовал орган, вырабатывающий страх, и Бена, которому в любом случае не нужно было идти в гору. Джонатан высматривал у каждого из завтрашних спутников признаки хоть какой-то реакции на появление Клемента Поупа, и, хотя волнение проявлялось в изобилии, естественные тяготы предстоящего восхождения не оставляли никакой возможности разобраться в причинах волнений. Утреннее отвратительное настроение Биде дозрело до стадии холодной официальности, а Анна предпочла не покидать свой привычный кокон замкнутости. Карл слишком серьезно относился к принятым самим на себя обязанностям руководителя и не мог уделять внимания мелочам этикета. Несмотря на бутылку шампанского, присланную со стола греческого купчины, весь ужин был прямо-таки заряжен паузами, которых никто не замечал, пока их тяжесть не становилась внезапно ощутимой для всех, и все начинали облегчать ее поверхностно-веселой светской трепотней, постепенно переходившей в обрывки полуфраз и бессмысленные словесные завитушки.
Хотя столовая была забита Айгерскими Пташками в ярком, полупраздничном оперении, в самой тональности разговоров ощущалась заметная перемена. Да по временам девичий смех – “аллегро виваче сфорцандо” – рассыпался поверх привычного “пондерозо” мужчин средних лет. Но фоном всему был “бассо остинато” нетерпения. Когда же начнется это самое восхождение? Они уже сидят здесь два дня. А ведь надо еще и сделки заключать и прочие удовольствия ловить. Когда же, наконец, ждать этих падений – избави, конечно, Бог от них?
Актер и его цветастая партнерша вошли в столовую поздно, как обычно, и размашисто помахали альпинистам, надеясь создать впечатление, что их как-то выделили из прочих, приняв их приветствие.
Ужин завершился на деловой ноте, когда Карл безо всякой надобности распорядился, чтобы все легли спать как можно раньше. Он поведал коллегам, что пройдет по всем номерам за два часа до рассвета и разбудит каждого, чтобы они успели тихонько выйти до того, как постояльцы и репортеры заметят их отсутствие.
Свет не горел в комнате Джонатана. От лунного сияния, отраженного снегом за окном, накрахмаленное постельное белье испускало собственное свечение. Джонатан сидел в темноте. На коленях у него лежал пистолет, который оставил ему Поуп, тяжелый и неуклюжий из-за глушителя, придававшего оружию вид какого-то мутанта из скобяной лавки. Забирая его у стойки (при виде коробки конфет в подарок от мужчины мужчине администратор выразительно выгнул брови), Джонатан узнал, что Поуп отбыл в Соединенные Штаты, получив первую медицинскую помощь, необходимость которой возникла после того, как он, по его же словам, – изобретательности Поупа оставалось только позавидовать – поскользнулся в ванной несколько раз подряд.