Санкция на жизнь
Шрифт:
Все шесть истребителей содрогнулись, словно тычинки цветка, по которому со всей дури пнули увесистым ботинком.
Это накопители комплекса «Удар» приняли в себя второй – и последний – заряд от сотен различных военных и гражданских кораблей. И русско-китайский флот Солнечной Y, отдав две трети энергии «сотам», повис обездвиженной в янтаре мухой.
Сильнейший электромагнитный импульс выбил всю электронику на «Хамелеонах», удерживающих драгоценную сердцевину в нужной пространственной ориентации. В самих «сотах» при этом полностью сохранялась целостность цепей, магнитных катушек, триодных схем и прочих сложных
А затем им предстояло – с помощью нескольких точных отработок двигателями – подергать за тросы и подправить «соты» таким образом, чтобы гравитонный импульс невиданной силы попал по комете Кила, а не куда-то там еще.
Проще простого, скажет тот, кто не знает: на всё про всё у экипажей шести истребителей имелось чуть больше часа. Потому что после этого, по расчетам, должна была произойти боевая разрядка «сот». Автоматически.
Проще простого.
Связь между скафами заработала после замены больших твердотельных батарей на плечевых энергоблоках. Практически сразу после этого включился автономный внутренний обогрев и вентиляция.
— С неделю назад я видел на станции чувака, который ради научной ценности эксперимента добровольно пережил ЭМ-импульс подобной мощности без избирательного угнетения сильными седативными средствами структур мозга, регулирующих эмоции, — сказал Кордазян, осторожно отстегиваясь и всплывая над приборной панелью. — У него потом так интересно слюна по парадному кителю стекала.
— Не слишком ли ты умный для пилота-штрафника?… — морщась от головокружения, спросил Лабур.
— Я, прежде чем здесь оказаться, полгода в одиночке провел. Читал все, что перепадало от охранников: техническую литературу, медицинскую, немного математики и физики… — объяснил Кордазян. И с обидой в голосе добавил: – А вот обычной беллетристики с картинками, изверги, не давали.
Егор поморгал, приходя в себя после укола механического шприца, встроенного в предплечье скафандра. Раствор, нейтрализующий седативин, уже растекался по жилам.
Он тоже отстегнул ремни и, аккуратно подтянувшись к потолку, отсоединил ящик с инструментами.
— Ладно, хватит трепаться. У нас полчаса, чтобы привести машину в чувство.
Кордазян хотел привычным движением почесать выбритый подбородок, но пальцы в перчатке стукнулись о стекло шлема, и он чертыхнулся. Достал из широкого кармана светохимический стержень и переломил его. Рубка постепенно наполнилась зеленоватым мерцанием.
— Помнишь, о чем мы болтали, когда приход от транков был? — сердито спросил Егор, колыхая перед собой эластичный пакет с электролитом.
— Помню. Я изобрел новую единицу измерения.
— А про практическое применение сверхмощного гравитонного оружия?
Кордазян закончил отвинчивать кожух основного распределителя и чуть было не упустил в свободный полет отвертку. Вновь чертыхнулся.
— Между прочим, Солнце вовсе не обязательно уничтожать, — наконец откликнулся он. — Что-то ты разговорчивый стал, командир, а?
— А ты – неулыбчивый, — огрызнулся Лабур.
Кордазян немедленно осклабился.
Лабур нахмурился и замолчал.
Через минуту напряженной работы и пыхтенья в наушниках Егор все же поинтересовался:
— И что же еще можно сделать с Солнцем, по-твоему? Уж не столкнуть ли с курса, по которому некая неведомая сила тащит его к точке встречи с другим Солнцем?
— Слушай, командир, вот ты вроде умный мужик, хоть и сволочь порядочная, а таких вещей простых понять не можешь.
— Я не сволочь, — холодно сказал Егор, пробуя «прозвонить» цепь пусковых модулей главного реактора. — Я просто плохой человек.
— А это не одно и то же разве? — удивился второй пилот.
— Совершенно.
— Ну ладно, убедил. Я в твою мудреную философию вникать не собираюсь: она мне ни на какую дулю не спеклась. Я о другом толкую. Ты пойми: чтобы Солнце взорвать или с галактической или какой-то еще другой орбиты сместить, у обеих наших доблестных цивилизаций не хватит энергии еще по меньшей мере лет двести. Это с учетом того, что, если ученые не врут, осталось нам в лучшем случае – двенадцать.
— А что ж еще-то можно сделать с двумя звездными системами, которые вот-вот столкнутся? — хмыкнул Егор. — В параллельный мир отправить? Не смешно даже. Хватит, открыли вон проход в один такой… Так он на нас сразу понесся на всех парах.
— Знаешь, командир, я тоже после всего этого немного в мистику стал верить, но так и не научился ей доверять. Сказки – удел богатых воображением детей или бедных духом взрослых. Никому из нас не под силу погасить или сдвинуть Солнце…
— Сейчас обоссусь от твоей риторики.
— А вот превратить его в сверхновую – мы способны.
Егор замер посреди рубки вверх ногами и уставился на Кордазяна, как на сумасшедшего.
— Ты седативин себе точно колол перед активацией накопителей? — осторожно спросил он.
— Колол, колол, — отмахнулся тот. — Пока, конечно, мы можем сделать из Солнца сверхновую лишь в теории. Но если сегодняшние испытания увенчаются успехом – гонка вооружений может пойти такими темпами, что через несколько лет человечество… точнее, человечества будут обладать достаточно мощным оружием для реализации сего забавного плана. Время и обстоятельства всегда диктуют уровень и количество средств уничтожения, которые мы изобретаем и создаем. Неужели ты никогда не задумывался об этом, командир?
Лабур несколько секунд обескураженно молчал, стараясь найти изъян в логике напарника. Не найдя, спросил:
— Но какой смысл?
— Очень простой вероятностный расчет: если одна из двух интересующих всех нас звезд вдруг коллапсирует и вспыхнет сверхновой, это, возможно – подчеркиваю: возможно! — немного собьет ее с траектории движения…
— Бред. К тому времени, если ускорение не изменится, скорость станет уже такой, что даже незначительное отклонение рожденной сверхновой не спасет вторую Солнечную от гибели. К тому же, достигнув релятивистской скорости… Да что я распинаюсь, в самом деле. Здесь миллионы «но».