Санктпетербургские кунсткамеры, или Семь светлых ночей 1726 года
Шрифт:
– Вот что, Рейнгольд. Токарь-то этот бешеный, я его с каких пор знаю. Как бы он чудес нам не натворил. Ступай-ка ты в Смольный дворец, где карлова невеста содержится...
А Нартов, выйдя из дворца, сел на каменный фундамент, оставшийся после станков, и заплакал, не стыдясь.
Да и кого было стыдиться? Летний сад тянулся, безмолвный и пустой, белели только истуканы. Ассамблея нынче шла далеко, в Меншиковом саду на Васильевском острове. Оттуда по реке доносились музыка и гром пушечных салютов.
Подул свежий ветер, зашелестели дубки, и спустилась самая настоящая ночь. По улицам Санктпетербурга в точном соответствии с предписаниями генерал-полицеймейстера пошли фонарщики в остроконечных шляпах и с лестницами на плечах.
10
– И как же тогда империя будет управляться?
– спросил Сербан Кантемир, опираясь на ствол мушкета.
В Смольном дворце было промозгло и пустынно. Каждое слово, произнесенное даже шепотом, отражалось под сводами будто удар в доску.
– Ш-ш!
– оглянулся Антиох.
– Умерь свой бас! А управляться будет, как в Англии, - соберутся родовитые и знатные и станут управлять.
– Хо-хо! Науправляют тебе такие, как принц Гендриков или хотя бы наш приятель Евмолп. Я ему нарочно карточного долга не простил, чтобы поубавилась его дворянская спесь.
– Владыко Феофан говорит...
– начал Антиох, но так и не досказал, что говорит владыко Феофан. Из темноты лисьей походочкой появился обер-гофмейстер Левенвольд и стал скрипеть на Кантемиров, что пост им поручен наиважнейший, государыня изволила приказать на сию ночь поставить преображенцев... Понеже устав караульный...
Братья Кантемиры, не споря с ним, разошлись в разные концы залы и вытянулись на посту.
Это был так называемый Зал Флоры, там стояли четыре итальянские статуи: Весна, собирающая луговые цветы, Лето, с серпом и яблоком. Осень, нагруженная снопами, и Зима в виде поселянки, застигнутой сном.
Левенвольд, наворчавшись, вновь исчез в анфиладах, а братья вернулись к разговору.
– Тс-с! Слышишь, какое здесь эхо?
– сказал Сербан. С первого этажа доносилось, как Левенвольд распекал там караульных.
– А плевал я на твоего Красавчика! Подумаешь, пост государственной важности! Стережем невесту царицыного карлика!
– Тс-с! Ну, Сербан же! Левенвольд опять идет сюда. И правда послышались вкрадчивые шажки обер-гофмейстера.
– А вы знаете, князь, - крутился он вокруг усатого Сербана.
– Я ведь теперь тоже граф. Мне вручена императорская грамота.
– Поздравляю.
– Нет, нет, я серьезно. Вы думаете, я шучу?
– И я говорю серьезно - поздравляю.
– Как же теперь, например, вы станете нас титуловать? Ваше сиятельство или ваша светлость?
– Просто граф. Вы меня зовите просто князь, а я вас просто граф. Так заведено среди благородных персон.
– Ах, нет! Мне кажется, что вы все равно должны именовать меня - ваше сиятельство. Ведь у меня должность выше.
– Знаете, граф, - сказал Сербан, не скрывая раздражения, - вы сами нарушаете устав воинский. С часовым разговаривать не положено.
Левенвольд удалился, напевая по-немецки про рыбака и пастушку. Послышались мерные удары больших часов.
– Что ж теперь, новоиспеченный граф крадучись нас станет испытывать? спросил Сербан, прислушиваясь.
– Чьи-то шаги... Антиох, слышишь?
– Стой, кто идет?
– закричали они, щелкая курками. Эхо прокатилось по темным залам и переходам и отдалось внизу слабым вскриком.
Братья выскочили в соседний коридор и, увидев там двух человек, прижали их к стене дулами мушкетов.
– Ваша светлость, князь Сербан!
– сказал один из них знакомым голосом.
– Я влез на дерево и увидел вас тут...
– Максюта!
– узнали его Кантемиры.
– Ты разжалован? Почему на тебе партикулярное платье?
За спиной Максюты не переставал кланяться бодрый старичок с хохолком на макушке.
– Ваша светлость!
– с отчаянием сказал Максюта.
– Только на вас вся надежда... Вы ведь когда-то обещали мне помощь. Ваша светлость, здесь заперта одна девушка...
– Его невеста, - указал па Максюту старичок.
– Левенвольд идет!
– братья Кантемиры бросились к своим постам. Максюта же и старик Ерофеич, быстро оценив обстановку, скрылись за массивными пьедесталами Зимы и Весны.
– Что случилось?
– спросил Левенвольд, желая пройти в дверь, которую Сербан загородил мушкетом.
– Кто-то кричал?
– Пароль!
– потребовал Сербан.
– И отзыв!
– Майн готт! Вы с ума сошли, князь! Ведь это же я, обер-гофмейстер.
Но Сербан был неумолим - отныне он желает точно исполнять устав, которым ранее, увы, манкировал! Левенвольд понял: высокородные князья шутят, при дворе любили разыгрывать красавчика Левенвольда. И он удалился с независимым видом, мурлыкая про свою пастушку.
Четверо опять сошлись у фонаря в коридоре.
– Ах это та несчастная, - сказал Сербан,-- которая весь день билась и кричала.
– Сейчас вроде бы уснула...
– прислушивался Антиох. Все обдумывали положение.
– Дверь, за которой находится она, - вот здесь. Да ключ-то у Левенвольда, в кармашке его кафтана!
Взломать? Но это, во-первых, шум, во-вторых, для часовых, то есть для братьев Кантемиров, неминуемый военный суд.
Ерофеич сказал, что они из сада предполагали по карнизам добраться до балкончика.
– Балкончик заперт изнутри, - ответил Сербан.
– Вот ежели б она, ваша невеста, была заранее предупреждена...