Сансиро
Шрифт:
— А вы замуж не собираетесь?
— Я выйду за того, за кого пожелаю, — смеясь, ответила девушка. «Значит, пока такой человек не появился», — отметил про себя Сансиро.
На пятый день, как раз накануне воскресенья, Сансиро встал с постели, рискнул принять ванну, затем посмотрел на себя в зеркало: краше в гроб кладут. И тотчас же отправился в парикмахерскую.
После завтрака он решил пойти к Минэко. Чтобы не простудиться, надел две рубашки и пальто. У входа в дом Сансиро встретился с Ёсико, которая как раз собралась уходить.
— Хочу навестить
Сансиро вместе с Ёсико вышел на улицу.
— Выздоровели?
— Выздоровел. Спасибо. А Сатоми-сан где?
— Кёскэ-сан?
— Нет, Минэко-сан.
— Минэко-сан пошла в церковь.
О том, что Минэко ходит в церковь, Сансиро услышал впервые. Он спросил, где находится церковь, и простился с Ёсико. Переулками он вышел прямо к церкви. В церкви Сансиро ни разу не был и представление о христианской религии имел весьма смутное. Остановившись у входа, он стал разглядывать храм. Прочитал объявление о проповедях. Походил вдоль железной ограды, время от времени прислоняясь к ней. Он решил во что бы то ни стало дождаться Минэко.
Вскоре за плотно закрытым высоким окном послышалось пение. Наверно, поют псалмы, подумал Сансиро. Хор был мощный. Вместе со всеми, вероятно, поёт и Минэко. Сансиро стал внимательно слушать. Вдруг пение прекратилось. Подул ветер. Сансиро поднял воротник пальто и посмотрел на небо. Там плыли облака, которые так любит Минэко.
Однажды они вместе с Минэко любовались осенним небом. Это было на втором этаже в доме Хироты. В другой раз они сидели на берегу речушки в поле. Тогда они тоже были вместе. Заблудшие овцы, заблудшие овцы… Они очень похожи на облака.
Неожиданно распахнулись двери церкви, и оттуда стали выходить люди. Они словно возвращались с неба в бренный мир. Минэко вышла одной из последних. На ней было лёгкое пальто в полоску. Потупив глаза, она спускалась по ступенькам. Видимо, ей было холодно, потому что она вся съёжилась и обхватила себя руками. Так, с отрешённым видом, она дошла до самых ворот, подняла глаза и увидела толпу людей, а среди них — Сансиро, который держал в руке фуражку. Не сговариваясь, оба подошли к объявлению о проповедях.
— Как поживаете?
— Сейчас только от вас.
— Да? Тогда давайте вернёмся ко мне. — Минэко пошла вперёд, но Сансиро прислонился к ограде церкви.
— Можно поговорить и здесь. Наконец-то я вас дождался.
— Зашли бы внутрь. Замёрзли, наверно?
— Замёрз.
— Прошла у вас простуда? Надо беречься, а то снова заболеете. Вид у вас нездоровый.
Сансиро ничего не ответил и вытащил из кармана свёрток в простой бумаге.
— Вот деньги, которые вы соблаговолили дать мне взаймы. Большое спасибо. Простите, что задержал их так надолго. Давно собирался вернуть, да всё как-то не получалось.
Минэко бросила быстрый взгляд на Сансиро, взяла свёрток и молча на него смотрела. Сансиро тоже смотрел. Несколько минут прошло в молчании. Потом Минэко спросила:
— Вам они не нужны?
— Нет, я попросил прислать из дому, специально, чтобы вернуть
— Ну что же, возьму, пожалуй.
Она положила пакет в карман, вытащила носовой платок и, поднеся его к лицу, продолжала смотреть на Сансиро. Потом вдруг отняла платок и поднесла его к лицу Сансиро. В нос ему ударил резкий аромат.
— «Гелиотроп», — тихо произнесла девушка. Сансиро невольно подался назад. Духи «Гелиотроп». Вечер в Хонго. Заблудшие овцы, заблудшие овцы… Высоко в небе стояло яркое солнце.
— Я слышал, вы выходите замуж.
Минэко сунула платок в карман.
— Значит, вы знаете? — В лице её не дрогнул ни единый мускул, только во взгляде, когда она прищурилась, отразилось беспокойство, оттого что Сансиро стал каким-то чужим. Впрочем, она сама была в этом виновата. Сансиро молчал.
Ещё несколько мгновений Минэко смотрела на Сансиро, потом едва слышно вздохнула и провела тонкой рукой по лбу.
— Я сознаю свою вину. Мой грех всегда будет со мной. Она произнесла эти слова очень тихо, но Сансиро отчётливо их расслышал. На этом молодые люди расстались.
Дома Сансиро ждала телеграмма от матери: «Сообщи день выезда».
13
Харагути наконец закончил портрет Минэко, и «Общество живописи» поместило его на видном месте в одном из залов выставки. Напротив поставили длинный диван, чтобы можно было сидя любоваться портретом или просто отдыхать. Словом, устроители выставки позаботились об удобстве многочисленных посетителей, устремлявшихся к великому творению. Отношение к картине было особое. Объясняли это по-разному. Во-первых, тем, что само творение было особым. Во-вторых, её названием. В-третьих, тем, что она написана с настоящей красавицы. Некоторые члены «Общества живописи» приписывали это размерам картины. Она и в самом деле была велика. Да ещё в золочёной раме шириной более чем в пятнадцать сантиметров.
Накануне открытия Харагути зашёл на выставку, чтобы лично посмотреть, как всё устроено. Усевшись на диван с трубкой в зубах, он долго смотрел на портрет. Затем резко встал, обошёл все залы, вернулся, снова сел на диван и закурил вторую трубку.
Перед «Девушкой в лесу» с первого же дня открытия выставки толпились люди. Длинный диван оказался совершенно ненужным. На нём отдыхали лишь те, кому было не до картин от усталости. Но даже отдыхая, посетители продолжали обсуждать «Девушку в лесу».
Минэко с мужем пришли на второй день. Их сопровождал Харагути. «Что скажете?» — спросил Харагути, когда они подошли к портрету. «Превосходно», — откликнулся муж, сквозь стёкла очков рассматривая портрет. — Весьма удачная поза, и веер очень кстати. Вот что значит мастер своего дела. И лучи солнца очень удачно падают на лицо. А какое великолепное сочетание света и тени! Кажется, что выражение лица всё время меняется.
— Всё это заслуга Минэко-сан, а не моя.
— Да, нет, разумеется, ваша. — Минэко поблагодарила.